День города - Надежда Лидваль

была такая: никто почему-то не мог улучить момент, когда Тихона переодевали. Какие-то люди рассказывали, будто они всю ночь караулили под башней, не сводя с манекена зорких глаз, а стоило им только отвернуться, или отвести взгляд, или моргнуть, как в тот же миг вместо пожарного появлялся лев, пират, боярин и так далее. Находились и те, кто якобы видел, как манекен внезапно начинал кружиться в искристом вихре, будто Золушка из мультика, а когда искры опадали, представал уже в новом облике. Но эти, скорее всего, врали. Вторая тайна была не то чтобы тайной даже, а раздражителем для городской администрации, и сводилась она к тому, что никак нельзя было заранее узнать, кем будет Тихон. Такая неопределенность породила в городе поверье: какой костюм будет на Тихоне в День города, так год и пройдет. И ведь народ верил. И ведь даже не зря. В год, когда Тихон был плюшевым львом, город атаковали стаи бродячих собак. Люди накупили перцовых баллончиков, но почему-то взяли в привычку прыскать ими в кого ни попадя, так что единственный офтальмологический стационар в городе быстро переполнился и все поминали Тихона недобрым словом. В год, когда Тихон был пиратом, группа алкашей захватила прогулочный теплоход, уплыла на остров посреди реки и принялась там возводить фортификационные сооружения. Опять все шишки посыпались на Тихона. К директору музея возникли вопросы. Он оправдывался тем, что нарядил манекен не пиратом, а Петром Первым – просто народ не опознал его по причине своего невежества, а еще потому, что шапки похожие. И вообще, при чем тут он? Администрация предложила директору согласовывать выбор костюмов с ней и избегать чересчур агрессивных образов. Директор оскорбился, заявил, что Тихон презирает бюрократию, а чиновники просто нашли повод прибрать к рукам удачную частную инициативу, и отказался наотрез. Через несколько месяцев Музей пожарной охраны закрыли по причине неоднократных нарушений требований пожарной безопасности. Каланчу заперли, экспонаты определили в Краеведческий музей, а Тихона в форме пожарного как будто нарочно забыли на вершине башни.

10

– Алло, дядя Андрей?

– Да, Катюх, привет. Чё как оно там?

– Вы сильно заняты?

– Да нет. Говори, чё хотела. Для тебя все сделаю.

– Хотела спросить. Вы же ставите иностранцев на учет?

– Ну они сами ставятся, как правило. А что?

– Ну вот если приехал иностранец, заселился в гостиницу. Он у вас в базе появляется?

– Вообще да. Гостиница должна нам их пересылать. А чё такое? Кого тебе надо?

– А вы можете какой-нибудь запрос о нем сделать в страну, откуда он приехал? Ну там, например, в Америку?

– Вон оно че. Этого, что ли, хочешь пробить? Американца своего?

– А вам уже рассказали?

– Канеш. Мать твоя так его нахваливала. Прям нарадоваться не может. Но я, ты знаешь, еще тогда ей сказал: ты, говорю, сначала узнай человека. Кто он, чем живет, кто родители, то-се, какие у него ценности. А потом уже радуйся. Американец – это, знаешь, еще полдела.

– Ну вот я и хочу узнать.

– А чё он, натворил что-то?

– Да нет, просто на всякий случай. Да и любопытно. Хочу больше узнать про его семью. А то он два раза был женат.

– О как. Когда только успел?

– Вот и мне тоже интересно. Не получится отправить какой-нибудь запрос?

– Катюх. Дело, конечно, хорошее. Я, в принципе, одобряю, что ты так вот это все по уму, как грится, делаешь. Но официальный запрос – это, во-первых, основание должно быть какое-то, правильно? Вот если он здесь начудит, ну там, убьет кого-нибудь, не дай бог, то тогда да. А во-вторых, это дело небыстрое и не стопроцентное – могут по-человечески ответить, а могут отпиской отбрехаться. Ну сама понимаешь. Если б еще в ближнее зарубежье – там шансов больше. А в Америку – даже не знаю…

– Ну ясно.

– Слушай, давай вот что сделаем. Я у себя по базе его посмотрю. Ты мне имя-фамилию скажи. Лучше даже эсэмэской пришли прям на английском. Я хоть гляну, есть он или нет. Но у нас если что-то и есть, то только паспорт его. А ты попробуй достать там права или удостоверение какое-нибудь, которое местное у них там, ну это… Поняла, про что я?

– Да. Карточка такая. Ай-ди.

– Вот-вот. А я, так сказать, неофициально попробую по своим каналам что-нибудь разузнать. Но не обещаю, сразу говорю.

– Да, я поняла. Спасибо большое.

– Да пока не за что. Ладно, Катюх. Давай. Маме привет.

11

Клуб «Сен-Тропе», который местные ласково прозвали «Шантрапе», в городе был и любим, и презираем. Причем одни и те же личности, среди них – далеко не последние люди города – по выходным радостно принимали приглашения в «шантрапешечку» вместе с флаерами на бесплатное пиво, а по будням у себя в кабинетах клеймили клуб обидными выражениями, как то: «гнездо разврата», «прыщ на светлом лике нашего города», «кладезь морального разложения» и подобными.

Клуб на них обиды не держал, не пытался себя обелить и опровергнуть наветы, а по-прежнему благодушно раскрывал свои потные объятия перед всеми, кто готов был в них броситься, не разбирая, кто там что про него говорит за спиной. Клиент есть клиент, даже самый высокоморальный. Кроме того, клуб был не так молод, как могло показаться, и за свою историю повидал все, включая разнообразные оттенки ханжества. Когда «Сен-Тропе» торжественно открыли одним благословенным вечером в бывшем здании Дома пионеров, многие подумали, что вот теперь-то настала новая эпоха, теперь-то вот точно будет по-другому, не то что раньше, тьфу. Оно, конечно, по-другому: софиты, стробоскопы, бар, диджей, диваны леопардовые, парковка, диско-шар, разборки с охранниками. Но это все шелуха и бумажные деньги. Подуешь – приподнимутся и бесстыдно покажут, что под ними. А что под ними? А то же, что раньше: какие-то пляски, какие-то дети, заячьи уши, серпантин, курят в туалете, матерятся, кто-то шапку потерял, и на нее уже наступили. Дом пионеров, залитый ультрафиолетом и алкоголем.

Да ну и что в этом такого? Клуб как клуб, ходить можно. Главное – чтоб весело. Всем и было весело, пока не начались стычки с духовенством. Только открылись, свеженькие, после ремонта, месяц поработали, и на тебе – епархия возмутилась. Приходит и говорит: «Тут до революции храм стоял, и земля была церковная, так что освобождайте. У нас свой стробоскоп». Директор в шоке. Собственник в шоке. Город в шоке. Газеты и телевидение забились в истерике. Краеведы почесали в затылке. Начали разбираться. Вот, говорят,