Дом Богачей - Михаил Лопатин

открыл высокий плотный мужчина лет пятидесяти пяти все в той же белой рясе, в руках у него был посох вместо трости, на указательном пальце левой руки – крупный перстень. Он улыбнулся и жестом пригласил нас внутрь:

– Добро пожаловать, Адам, я пастырь Пий, проходите, дети мои.

– Здравствуйте, рад знакомству, – нашел что ответить я.

Дом изнутри выглядел еще внушительнее, мы вошли в просторную гостиную. Меня здесь будто ждали: пастырь называл меня по имени и оказался радушнее, чем я ожидал. Стол был накрыт скатертью. Затворив за нами дверь, Пий сказал:

– Присаживайтесь, дети мои, я попросил, чтобы сегодняшний ужин принесли сюда, в мою скромную обитель, на троих, – с улыбкой произнес он, оглядев нас с Евой.

Ева тоже улыбнулась ему, посмотрела на меня. Я должен был, вероятно, что-то ответить, но неосознанно отвлекся на антураж, поглаживая деревянные поверхности стола и кресла.

– У вас отличный дом, спасибо за гостеприимство.

Гостиная, большинство стен которой было занято книжными полками, внушала какое-то доверие – любитель книг не должен оказаться совсем уж скверным человеком. На стенах у самого потолка висели вырезанные вручную из дерева не то маски, не то лица наподобие тех, что изображались на языческих тотемах. Вообще-то, я ожидал, что в этом селении будут лишь обветшалые избы, но дом пастыря оказался величественным для такой глуши, комфортным, в таком грех не жить за городом.

– Адам, я многое слышал о тебе от местных жителей и пока только хорошее, – произнес пастырь и снова улыбнулся.

Я медленно ответил:

– Рад этому.

– Ты довольно легко поймешь, как у нас тут все устроено, если просто будешь честен с каждым местным жителем, как с самим собой. Живи по совести и никаких правил не нарушишь. И помни: отбой в 22:00, – подмигнул он, – никаких хождений по ночам.

Пастырь странным образом под разными ракурсами умудрялся выглядеть одновременно энергичным, внушительным лидером и постаревшим рохлей, жизнь в нем так и кипела, борясь с влиянием возраста. Лицо даже не покрылось морщинами, седина же, наоборот, не просто припорошила густую бороду и волосы до плеч, похожие на водопад, а обелила их полностью, сливаясь со светлым одеянием. Все же некоторая его усталость уже не могла утаиться: в те редкие моменты, когда он переставал улыбаться, вялая апатия прожитых лет на мгновение проявлялась на его лице; про таких говорят «повидал всякого». Грубые мозолистые руки не сочетались с елейным голосом, вся его внешность объединяла необъединяемое – сплошные противоположности: он был то первым епископом, то последним еретиком.

В дверь постучали.

– Кажется, принесли наш ужин, – с довольной усмешкой потер руки Пий, – входите!

В дверном проеме показалась полная женщина в большом зеленом фартуке и с дежурной улыбкой на лице закатила тележку с тарелками в дом. Это была кухарка Луиза. Ее помощник, совсем мальчишка, ловко управлялся с подносами и тарелками. Они вдвоем быстро накрыли на стол, и передо мной, как по волшебству, стали появляться очищенные фрукты, посоленные овощи, только что пожаренная курица, свежая картошка, горячие супы… Все было с пылу, с жару, паром овевались даже початки кукурузы. Все, что могла дать мать-земля, было приготовлено в лучшем виде.

Когда видишь такой натюрморт, становишься голодным априори. Я объедался в свое удовольствие, ужин не расположил меня к речам, скорее наоборот, я чувствовал, как тяжелею. Слушая, как пастырь Пий рассказывает о своей жизни, я своевременно реагировал кивком на его реплики, иногда приподнимал брови от удивления, хотя ничего интересного за весь вечер не услышал. Я был уверен, что эту заготовленную басню он выдавал каждому новенькому и что однажды я, возможно, узнаю настоящую историю формирования этой сектантской братии. Может быть, разговорю Луи, а может, Еву. Пастырь же расспрашивал меня об увлечениях и моей вере больше, чем о семье, окружении и обучении, словно это уже не имело значения.

Я и представить не мог, что меня ждет такое угощение, настоящий пир, организовано у них тут все было на диво слаженно, словно в добротном гостиничном ресторане. А после ужина меня и вовсе ждала постель с прекрасной избранницей. Я был переполнен эмоциями. Повсюду видел лишь позитивные предзнаменования.

– Это место мы не зря назвали «Последней надеждой» – еще ни один человек не уходил от нас по доброй воле. Но иногда вмешивается родня, а мы никого силой и не удерживаем, – развел руками пастырь и улыбнулся, – все обретают здесь истинное счастье. Конечно, бывает, что люди недовольны уходом родственников из дома и переездом сюда. Поэтому почаще звони родителям, не расстраивай их.

С пастырем мы разошлись на самой доброй ноте, и я решил не искать подводных камней. Эти люди дали мне крышу над головой, подарили любовь и ничего не просили взамен. Обычно как раз в таких ситуациях и хочется быть благодарным: помогать бескорыстному – что может быть приятнее? Родителям я долго не объяснял, мол, уже взрослый, экзамены сданы на отлично, сейчас у меня лето, хочу пожить вдали от ваших скандалов, да и вообще – у меня появилась девушка, я вырос.

На обратном пути мы повстречали у прачечной мужчину средних лет, перетаскивающего крупные тяжелые тазы с мокрым бельем из помещения на улицу. С ним была девушка, годившаяся ему в дочери, которая развешивала белье. Было видно, что оба устали. Я вежливо поздоровался с ними, помахал:

– Доброго вам вечера, – растянул я как можно шире улыбку на лице. Они дружелюбно поздоровались, молодая красавица улыбнулась в ответ. Было даже как-то неловко: мы слонялись по общине, пока другие работали с утра до вечера, чтобы я наелся от пуза в гостях у пастыря.

Со следующего же дня я начал не просто участвовать в делах хозяйских, а работал с самого утра до вечера. Мы просыпались с Евой рано, с первыми петухами, как все остальные, и каждый шел выполнять свои обязанности – я в поле с мужчинами вспахивал землю, Ева присоединялась к девушкам, они занимались посадкой и сбором урожая на обработанных и проросших участках. Пятеро обычно дежурили на кухне, чтобы накормить сорок человек три раза в день.

Сколько же силенок было в местных жителях, я только диву давался! После целого дня в поле разгоряченные, загоревшие, они разбредались по домам, только чтобы сходить в душ и переодеться, после чего бежали на ужин. Иногда, если погода позволяла, выносили столы и накрывали прямо под открытым небом. Устраивали пляски на специально отведенной под это веранде – этаком деревянном крытом уличном танцполе. Столько энергии и жизни било ключом на этом спрятанном от всех клочке земли. Все эти празднества невероятно воодушевляли, сколько всего было скрыто от меня, пока я был там, в городе.

Сидя за столом, я смотрел на этих людей, кричащих от радости, пляшущих, как в последний раз, звонко смеющихся, присвистывающих под особо красивые танцы, и понимал: им уже ничего не нужно искать, они нашли свое место в жизни. Они умели отдохнуть на полную катушку так же, как усердно, продуктивно трудились. Здесь было много молодых, которые заигрывали друг с другом, даже исполняли шуточные полуэротические парные танцы. Я стал забывать, что нахожусь в религиозной общине.

Из религиозного тут были только тотемы в лесу – деревянные фигуры чуть выше человеческого роста, на которых вытесаны лица предков местных жителей. Я видел их всего раз, когда Ева устроила мне экскурсию. В десяти минутах ходьбы в глубь леса была священная поляна со следами большого кострища. Вокруг нее и стояли тотемы. Каждый раз, когда в общине умирал мужчина, в основном от старости, в его честь изготавливали новый тотем. Что они тут жгли, я пока не видел, но меня уверяли, что скоро начнутся праздники, и все станет понятно.

Ну и еще к религиозному относилась молельня – двухэтажная постройка в самом центре деревни, прямо возле дома пастыря Пия. Днем в ней обучали детей, по вечерам приходили желающие помолиться. Иногда там были собрания для решения насущных вопросов. Я придавал молельне наименьшее значение. Но оказалось, именно