Дом Богачей - Михаил Лопатин

Глава 8.

Эйфория эгоизма

Жить вместе людям мешает их глупость, а вовсе не различия.

А. Гавальда, «Просто вместе»

После вечерних собраний мы с Евой, воодушевленные, в наилучшем расположении духа возвращались в наш домик. Работая целый день в поле под палящим солнцем, я не мог не заметить улучшения своего состояния – меня буквально распирало здоровьем. Я стал нравиться сам себе: прыщи исчезли, я окреп, возмужал, мое загоревшее довольное лицо источало флюиды, чресла горели, подогреваемые тестостероном. Я излечился от своей «порчи». Неуловимая аура окутывала нас с Евой: мы были, бесспорно, самой горячей парой в поселении.

Говоря на местный лад, наша спальня стала «обителью греха». Я отыгрывался на Еве за годы одиночества, утоляя жажду своей кипящей юной крови сногсшибательной азиатской богиней. А эта пошленькая красотка и не останавливала меня. Наши ночи превратились в длинную череду упоительных соитий. Все лучшее, что скрывалось во мне, стремилось вырваться наружу, одна лишь мысль об этой девушке будоражила воображение, облагораживала сознание и мотивировала становиться лучше, что было в новинку, ибо все прочие обычно пробуждали лишь животные инстинкты. Мне не доводилось еще встречать девушку, ради которой я порывался измениться.

Мы ублажали друг друга, доводя до экстаза, и этот круговорот удовольствий не заканчивался. Сколь глубоко влечение к желанному существу, столь стремительно заражение ее сильнейшими пороками. Сама того не подозревая, Ева прививала мне свои пристрастия, пробуждая неведомый энтузиазм, который перебарывал робость; азарт к новым свершениям, энергию, которая без нее покоилась бы вечным сном. Вирусный штамм уже был в моей крови: метиска стала его возбудителем. Мне нравилось дразнить Еву, теребя языком ее розовую жемчужинку между ног и оставляя ее блестящей от возбуждения и влаги, как игрушку, брошенную на волны, затем снова возвращаться к ней. У любимых нами женщин всегда не такие половые органы, как у всех остальных: индивидуальные очертания, уникальный узор. Когда вы ловите языком строптивицу, эту прячущуюся в травяной люльке горошину, то это означает, что вы можете уверенно уйти на покой – жизнь прожита не зря, вы коснулись самой сердцевины природы и любви.

Происходящее выглядело слишком неправдоподобным, чтобы в это поверить: будто я очутился в другой Вселенной, и все, что произойдет в этой спальне, окажется фантазией. За окном сверкнула молния и разошлась гроза, незафиксированные окна бились о косяки, ливень торопился залить подоконники, но мы не замечали этого. Я шлифовал щеками ее ноги, раздвигал носом этот ракитник, неутомимо работал руками, создавая водяные пейзажи, став пиратом в поисках сокровищ на утопающем острове, животным, разнюхивающим местность, только местность эта была богаче островов Эльдорадо. Ева уже сама обращалась в текучее состояние, закатывала глаза, становясь похожей на слепую скульптуру, крича на всех тональностях, не обделяя свои концерты ни одной нотой, возможно, вызывая любопытство жителей соседних домиков своими мажорами. Порой она возвышалась над постелью, прогибаясь, словно от разряда тока. Из нее сочился пряный нектар, к которому ревнуют пчелы; смешиваясь с моей слюной, он превращался в интимный напиток, который мы делили на двоих, как эликсир молодости. Если я забывал про главный источник удовольствия – этот крошечный вулкан розовой плоти, он впадал в уныние, но при первых же прикосновениях цветок увлажнялся и раскрывался.

Оттачивая особый поцелуй лона моей пассии, я превратил кропотливую работу в пиршество, вырисовывая языком контуры ее розы, в нос мне били сладкие запахи; Ева обвивала мою шею ногами, я метался между удушьем и ее оргазмом, пытаясь спастись от первого и добыть последнее. Богиня, вышедшая из воды, пленившая меня своим пением, словно морская сирена, завлекала мой корабль на рифы, о которые я, счастливый, разбивался. Крики в этой спальне стали песней-символом наших отношений, постельное белье впитало так много сладких судорог и вздохов.

Завоевывая языком новые территории на ее теле, разучивая приемы удовлетворения, я прививался ее пороками, словно подхватывая очередной вирус. В общем, понадобилось время, прежде чем наш физический контакт возвысился в ранг пылких постельных побед. Сказать, что поначалу она все делала за меня, означает не сказать ничего. Моя юношеская робость вкупе с абсолютной неопытностью встретились с распутством Евы и разбились вдребезги. После полуночи мы, обездвиженные экстазом, в хмельной эйфории проваливались в сон, чтобы наутро проделать все сначала.

Эйфория «первой ночи» длилась уже три месяца. За все лето мы ни разу не заговорили о любви, никто не озвучивал своих чувств, негласным сговором мы, как мне казалось, мысленно условились не разрушать эйфорию, приправляя ее обыденностью. Все это время я говорил родителям, что ночую у своей девушки в квартире в Пятнадцатом округе Парижа, выдумал какой-то адрес, уже не помню, даже отослал по почте пару совместных с Евой фото для достоверности. Правда, на снимках мы были в лесу: я сказал, что у нас романтический пикник. Отец был рад, что я в кои-то веки с кем-то познакомился, даже звал нас в гости, но призывал не забывать о скором окончании летних каникул. Естественно, даже мать с братом не знали, что я на самом деле живу в общине. Как бы они обалдели, узнав, что я уже помогаю руководить в полевых работах религиозной коммуне. Мать бы наконец стала гордиться мной?

Меньше всего меня интересовало пребывание в общине, я был здесь исключительно ради Евы. Меня никто не удерживал, раз в неделю я ездил в Париж навестить родителей, у которых, к слову, отношения никак не налаживались. Мы с братом – дети, которые удерживали брак, – выросли, дома не появлялись, перестав быть сдерживающим фактором. Теперь не только мать пропадала целыми днями в храмах и на собраниях кришнаитов, отец стал чаще выбираться на встречи писателей, обзавелся новым кругом общения, с которым даже ездил играть в большой теннис под открытым небом, в гольф, а иногда и в волейбол – так сказать, расшевелиться из-за писательского сидячего образа жизни. Брат Коля по-прежнему ездил с матерью на все собрания, даже вел небольшую группу медитации для новичков. А во мне проснулась эйфория эгоизма: раз никто не волновался по поводу распада семьи, то и я не должен. Общение всегда можно поддерживать, никто ведь не умер. Я стал жить для себя, родители взрослые люди, сами разберутся. Мой эгоизм шептал в подсознании: когда еще представится следующий шанс быть таким отвратительно счастливым?

Иногда мы с Евой тайком, в обход правил выходили ночью на улицу в одних халатах и сапогах на голое тело, вдыхая аромат пихты, каштана и свободы. От моего тела исходил пар после горячего душа. Я стоял и смотрел на звезды, затем скидывал халат на траву и ложился на него. Полностью голые, мы лежали на свежескошенной траве, накрывшись прохладным одеялом августовской ночи, которое было усыпано звездами. Ева читала мне любовные пошлые стихи про нас, которые сама написала, я лежал, смотрел на луну и понимал – скоро это закончится. Сентябрь был все ближе, а вместе с ним подступала и моя учеба в университете.

Буря, ломающая преграды

Во мне зародились сомнения: правильно ли я поступаю? Столько всего произошло, а я расслабился. Впереди обучение в университете, а я перестал появляться дома. Мать все сильнее уходила в религию, с отцом их уже ничего не связывало, брат стал пропадать в разъездах, ведя блог «Путешествия как ключ к счастью». Казалось, семья вот-вот развалится, и ко всему прочему я съехал от родни жить в лесную глушь.

Случается так, что за один вечер понимаешь больше, чем за всю жизнь. Происходящие события, окружающие люди наталкивают на новые мысли. Я начал осознавать, что стал пленником узкого мышления многих – родителей, учителей в лицее, зануд-одноклассников. Была ли вообще ошибка, или же