Кержачка - Альберт Сергеевич Яковлев

Незаметные обычно брови резко выделялись, будто их нарисовали. Глаза грустные-грустные… Если бы не глаза, можно было подумать, что Павлик в маске. Рот был слегка полуоткрыт, тень от пухловатых добрых губ скрывали зубы — обычно ослепительно белые, — и они от этого казались черными…

Нескоро стало ему лучше. Долго и мучительно пришлось Тамаре дожидаться той минуты, когда врач Нежная наконец сказала ей:

— Забирайте своего, девочка… Да будьте повнимательней! И процедуры пусть не пропускает.

Было это ясным и морозным ноябрьским утром. Снег еще не выпал, но желтый суглинок на дорогах, сбитый грузовиками в безобразные кривые борозды и застывший, вот-вот должен был прикрыться белым одеялом. Идти было трудно: нога у Павла не слушалась, и Тамара боялась все, что он упадет. Квартала через два, впрочем, он уже освоился: втыкал костыль посреди лужи и перемахивал. Ломкий ледок при этом хрупал и рассыпался: тысячи солнечных жизнерадостных искорок щекотали глаза. От чудесного блеска поднималось настроение.

Тамару сейчас уже не мучили тревоги. Изголодавшийся по новостям, Павел занимал жену расспросами, она отвечала, а сама думала о другом… Она мечтала.

Теперь их жизнь должна пойти как надо. Вот Павлик выздоровеет совсем, будет работать — он хорошо умеет работать! — и все будет хорошо. В их избушке на курьих ножках обязательно будет достаток (за время болезни мужа Тамара истратила все те небольшие деньги, которые удалось накопить после «победы» над Чекиным); можно тогда выбросить старую бабушкину кровать и купить новую; Павлику купить синий в полоску костюм, а себе платье, как у Жени. А дочке? (Тамара была уверена, что у нее родится именно дочка и назовут они ее Светланой, Светкой.) Дочке тоже много надо! И у нее, конечно, будет все…

Павел, видимо, понял настроение жены.

— Все должно быть отлично, Томка! — хлопнул он ее по плечу и… потерял равновесие. Вырвавшийся из пальцев костыль покатился по стылой земле, и Павел, не справившись с больной ногой, упал.

— Осторожней надо!.. Что ты, Павлик? — Испуганная Тамара растерянно тянула мужа за рукав. Тот чертыхался, пытался подняться. Наконец встал, поднес к лицу окровавленные пальцы: веселые звонкие льдинки оказались острее бритвы…

— Ну, вот. И будешь теперь со мной нянчиться, как с младенцем, — грустно сказал он, принимая от жены костыль. — Не везет!..

* * *

И Тамаре действительно немало пришлось понянчиться с медленно выздоравливающим мужем. Целыми днями теперь он просиживал дома: что-то починял, что-то читал, а чаще тихонько наигрывал на баяне — разминал пальцы. Когда Тамара была на работе, Павел сильно тосковал один. Он не раз жаловался по вечерам:

— Ох, и надоело мне, Томка! Лучше бы!.. Не знаю, что бы и сделал. Понимаешь: руки болят!..

— Руки? А что случилось? — Тамара, в последнее время очень нервная и мнительная, тотчас же испугалась: схватив кисти его рук, она внимательно рассматривала их на свет. — Да вре-ешь ты!

Павел мрачно усмехнулся:

— Чего смотреть! Все одно глазами не увидишь!.. Тут сердцем понимать надо. Работы нет — вот они и болят.

— Иди ты!..

Вскоре она сама поняла, что значит, когда томятся в безделье руки. Начался декретный отпуск. Тамара сначала было энергично взялась за «приданое»: шитье распашонок, пеленок, подгузников, — потом же, когда все было готово, заскучала. Короткий зимний день с холодными серыми тенями на подоконниках казался ей длиннее целого года.

Ближе к весне супруги поменялись ролями. Здоровье Павла улучшилось — он уже забросил на чердак костыли и аккуратно через день ходил к Нежной выпрашиваться на работу. Тамаре же, наоборот, стало труднее: приближались роды…

— О-ох, скорей бы! И когда все это кончится?.. — нет-нет да и проговорит с тоской Павел. — Сидим дома, будто и делать больше нечего!..

— Что ты вздыхаешь? Прямо надоело!.. — раздражалась Тамара. — Не хочешь сидеть, иди на все четыре стороны… Хорошо тебе, поправляешься! А я?

Павел не спорил: в последнее время он вообще старался не перечить жене, раздражавшейся по всякому, даже самому пустяковому поводу.

— Тебе ведь, Томка, тоже надоело, — смиренно соглашался он. — Вижу я…

— Видишь — и не ной!

Разрядка в напряженных семейных отношениях наступала только тогда, когда приходил кто-нибудь из цеховых ребят.

Чаще других в доме появлялся Игорь Переметов. Он по-прежнему щеголял в ярком пиджаке, но это уже не выглядело пижонством, потому что многие из чуртанских начали одеваться точно так же — местные магазины были полны дешевой заграничной одежды. С некоторого времени Игорь посерьезнел — говорил, что женится на Симке, дурачился меньше, правда, в доме лучшего своего друга Пашки Курасова иногда еще позволял себе кое-что из прежних штучек.

— Привет больным! — обычно еще на пороге раскланивался он.

— Здравствуй, — неохотно отвечала Тамара. — Проходи, проходи, не напускай холоду!

— Ладно уж, раз приглашаешь…

Игорь, посмеиваясь, раздевался, потом долго шарил по карманам и, наконец, выуживал крохотный помятый кулек.

— Это вам, любезная хозяюшка!

— Спасибо. Не нужно… — отказывалась она, а про себя добавляла: «Для Симочки своей прибереги!..»

— А может, возьмете?

Тамара разворачивала кулек, на дне его — единственная конфета «Белочка».

— Остальное съел, конечно?

— Как можно, Тамара Алексеевна? Целехоньки!..

— Ну так давай.

— Нет. Один уговор… Сначала, значит, мы с Павлом по маленькой…

— Понятно. Опять водка? — Тамара делала шаг к вешалке, где оттаивало заиндевевшее пальто Переметова, бралась за карман.

— Да погоди, Томка, не забирай!.. На твои конфеты!

Несмотря на яростное сопротивление гостя, сильная Тамара все же завладевала бутылкой и прятала ее.

— Если надо, сама куплю. А со своей не приходи! Понял?

За ужином скрепя сердце она все же выдавала мужчинам по рюмочке.

При появлении Переметова Павел преображался. Он вскакивал с излюбленного места возле окна, за которым день-деньской синевато-белой пеной сугробился легкий снег, и, чуть прихрамывая, начинал беспокойно кружиться по комнатушке.

— Рассказывай же… Ну, рассказывай!

Игорь садился на бабушкин сундук, обитый блестящими жестяными полосками, и добросовестно выкладывал все заводские новости.

Разные это были новости. Табельщица Любка Федорова замуж выскочила за молодого специалиста-москвича. Радехонька и уже зазналась. На участке Павлова поставили новый фрезер: снабжен электронным устройством. Матч по хоккею все же продули кузнецам. Юрку Аксенова — три прогула подряд — разбирали вчера на комсомольском бюро, влепили выговор…

А однажды Игорь рассказал про случай со сталеваром Разиным. И после этого Тамара с Павлом чуть ли не вконец разругались.

Разина Тамара знала, видела его несколько раз на собраниях, однажды на молодежной научно-технической конференции, в клубе. Он высокий такой, симпатичный, у него очень мужественное лицо. Зовут его Степан, как и того Разина, народного героя… Чуртанский Разин в своем роде тоже герой. Он много лет добивался увеличения кампании своей сталеплавильной печи, изобретал, ошибался, втихомолку исправлял ошибки — и