Дураки все - Ричард Руссо

носках по лакированному паркету; кончилось это тем, что Патрик напоролся на гвоздь, рассек ступню от носка до пятки, и ему наложили тридцать с лишним швов. В библиотеке стоял большой бильярдный стол с кожаными лузами, но от него мальчикам не было толку, пока в один прекрасный день они не сорвали замок со стоявшего тут же шкафчика и не обнаружили в нем кии, треугольник для пирамиды, мост и набор шаров за исключением – почему-то – восьмерки[45]. Пол в библиотеке был с небольшим уклоном, и поверхность бильярдного стола со временем чуть искривилась, но Салли с братом привыкли и даже научились получать от этого удовольствие. Если метко и сильно ударить по шару, он обогнет другой, неловко расположившийся у него на пути, и гравитация затянет его в угловую лузу. Салли выучился играть на этом столе, а потому был убежден, что такой вот наклон – обязательная особенность бильярда, и много лет спустя, когда он снова увлекся бильярдом, ему пришлось переучиваться. Но играть на ровной поверхности, без щекочущего нервы элемента гравитации, ему нравилось куда меньше.

Территория столь обширная и диковинная была бы мечтой любого мальчишки, но Салли с Патриком она служила еще и убежищем от их несчастливого дома на Баудон-стрит, в котором их бедная мать была в буквальном смысле пленницей: она стыдилась выходить из дома, поскольку у нее то наливался фингал, то распухала разбитая губа. Большой Джим, так ее разукрашивавший, напротив, был желанным гостем во всех окрестных кабаках, где, как неофициальный хозяин “Сан-Суси”, осыпал своих почитателей щедротами – не сказать чтобы тайными. Учитывая его многочисленные и разнообразные обязанности, Большой Джим считал, что ему вопиюще недоплачивают, и это, по его мнению, оправдывало его выгодный приработок. Особых удобств Джим предложить не мог – воду и электричество отключили везде, кроме нескольких комнат, – но тем не менее он сдавал их почасово за очень разумную цену и тем самым увеличивал свое жалованье смотрителя более чем в два раза. Поговаривали, что порой он и сам водит туда женщин.

Его, разумеется, предупреждали, что рано или поздно о его художествах станет известно и его уволят, но Большой Джим не желал и слушать. Ведь те, перед кем он отчитывался, жили в Олбани и в Нью-Йорке. Джим, проведший всю жизнь в Бате, имел искаженное представление о расстояниях. До первого города – с тех пор как выстроили федеральную автомагистраль 87 – было тридцать пять минут на машине, но Джиму казалось, будто Олбани так далеко, что не доехать, а до Нью-Йорка и вовсе как до обратной стороны Луны. Откуда тем, кто живет в этакой дали, знать, чем он тут занят? Им и без того хватает забот с враждующими членами семейства, которым принадлежит боґльшая часть “Сан-Суси” и которые никак не могут договориться между собою, как ею распорядиться. Тем более что когда в “Сан-Суси” ожидался очередной потенциальный покупатель, Большого Джима предупреждали заблаговременно, чтобы он успел привести все в порядок.

От отца Салли ускользало одно: едва ли не все происходящее в Бате рано или поздно становится работодателям известно. Его спасало не столько их неведение, сколько то, что “Сан-Суси” фактически принадлежал не им. И если Большой Джим параллельно организовал себе скромную концессию, им-то что за печаль? И если он изображает из себя важную персону, если он хвастун, трепло и зануда, преувеличивает свою значимость для “Сан-Суси” и порой ведет себя так, будто лично владеет отелем, до этого им тоже нет дела. Они или юристы, или служащие юристов, а следовательно, в первую очередь их заботят финансовые обязательства. Да, они требуют, чтобы Большой Джим не пускал посторонних на территорию, но главным образом для того, чтобы на владельцев отеля не подали в суд, если незваные гости случайно получат травмы. Знают ли юристы, что Большой Джим пьет? Конечно. Смущает ли это их? Не особо. Смотрители обширных владений, как правило, рано или поздно спиваются.

А вот то, что Большой Джим курит, их, безусловно, смущало, тем более что на собеседовании он уверял их в обратном. Веком ранее первый “Сан-Суси” сгорел дотла, и хотя нынешние его хозяева не сходились друг с другом почти ни в чем, им совершенно не хотелось, чтобы отель сгорел, если только они сами не решат его поджечь и получить страховку. Обнаруживая на мебели сигаретные подпалины, представители владельцев снова и снова напоминали Большому Джиму, что если он будет курить, его уволят, а он всякий раз обещал бросить, заверял, что все равно собирался это сделать и ему не хватало только этого стимула. Порою и правда бросал на неделю-другую. Но к следующему их визиту опять срывался. Сквозь тонкую ткань кармана его рубашки просвечивала пачка “Кэмел”, в библиотеке стояла полная окурков пепельница, которую он забыл убрать, на дубовой стойке, за которой Большой Джим развлекал женщин, прежде чем отвести в номер с кроватью, чернели свежие подпалины. Ему снова делали выговор, сообщали, что это уж точно последнее предупреждение, еще раз – и на его место возьмут другого. В округе Шуйлер много кто ищет работу.

Почему же ему давали столько последних шансов? Большой Джим мало что умел лучше, чем пресмыкаться перед людьми в костюмах. А им, разумеется, не терпелось вернуться в Олбани или в Нью-Йорк, так что подолгу пресмыкаться ему не приходилось. И хотя они угрожали чаще наведываться с проверкой, Большой Джим знал, что они терпеть не могут приезжать в “Сан-Суси”, разве только по необходимости. Да, подобные унижения оставляли у него неприятный осадок, и после очередного выговора Салли с братом старались не попадаться ему на глаза, но через неделю-другую унижение забывалось, к отцу неизменно возвращались привычные самомнение и самодовольство, а с ними бахвальство и спесь. “Где они собрались искать некурящего? – спрашивал он риторически. – За те деньги, что они платят?”

Как очень многие люди, презирающие чужой авторитет, Большой Джим не терпел, когда его собственный ставили под сомнение. И Салли с Патриком, разумеется, хватало ума этого не делать. Чего не скажешь о городских мальчишках, игнорировавших таблички “НЕ ВХОДИТЬ”, развешенные через равные промежутки вдоль всей чугунной ограды, – таблички, на которые – вот парадокс – так удобно поставить ногу, перелезая через забор. И хотя эти мальчишки были, пожалуй, наименьшей угрозой, отец Салли и Патрика убедил себя в обратном и рассказывал каждому, кто был готов его слушать, что если этим маленьким говнюкам разрешать носиться по парку, играть в футбол и топтать нетронутые газоны, его уволят. Он словно