Тата - Валери Перрен

имя, значит, брат ей открылся. Она на восемь лет старше и была подростком, когда случилась беда. Я считала, что Льес так и не поделился с членами семьи, и очень удивилась его признанию: «Бог меня покинул».

– Да, когда я вернулась, чтобы вести дела тети. В юности я ни о чем понятия не имела.

Она задумывается, молчит несколько секунд.

– Когда родился мой сын Сохан, брат ликовал. Он был супердядюшкой. Заботился о мальчике, играл с ним, задаривал игрушками. Мы живем в Фонтенбло, виделись три-четыре раза в год, и это всегда становилось праздником. Но чем старше становился Сохан, тем страннее вел себя Льес. Звонил по несколько раз в день, спрашивал, как племянник, чем он занят, не уединяется ли слишком часто. Мне все это казалось бессмыслицей, я отвечала: «Господи, да зачем ему уединяться?» – «Ладно, но он не плачет, когда его ведут к няне? Что он делает, когда ты его забираешь?» Кончилось тем, что я перестала подходить к телефону. Как-то раз вечером мы ужинали с друзьями и разговор зашел о семье. Я пошутила на тему странного поведения младшего брата, проявляющего излишнее, даже навязчивое желание защитить моего сына, заявила, что считаю некоторые его вопросы чудными. Одна женщина, психотерапевт, слушала очень внимательно, перед уходом отозвала меня в сторонку и сказала, понизив голос, что мой брат, весьма вероятно, стал в детстве жертвой сексуальной агрессии, а его нынешнее поведение – перенос своего тогдашнего ужаса на страх за племянника. Отсюда и навязчивое поведение. Я не захотела поверить. «Это» не могло произойти с такой семьей, как наша. Я тогда и правда так думала. И никогда не заговаривала об этом с Льесом. Из стыда или боязни смутить его.

Фатиха достает из кармана пачку сигарет. Протягивает мне. Я вдруг понимаю, что это наш первый разговор. В юности мы пересекались, здоровались, но связующим звеном всегда был Льес. «Привет, как жизнь?» – «Хорошо, а у тебя все путем?»

– В прошлом году я случайно услышала разговор Натали и Льеса. Приехала в гости к родителям с Соханом. Было жарко, все окна стояли распахнутыми. Нат с братом вернулись из Ниццы после отпуска и зачем-то заскочили домой. Перед уходом Натали села в саду приласкать соседского кота, который все время «гостил» у нас. Я ясно слышала голоса. Натали сказала: «Помнишь собачку Шарпея?» Еще были слова «молодые, робкие, только мальчишки, ты…» Горячая речь Натали, адресованная моему младшему брату, подействовала на меня, как пулеметная очередь. Я прекрасно знала, о ком она говорит, проходила практику в информационном отделе завода. Руководил им он. Шарпей. Первой мыслью было: а подлец знал, что я старшая сестра мальчика, на которого он в том же году фактически напал как насильник? Ответ взорвал мозг, как разрывная пуля: конечно, знал… В Гёньоне не тридцать шесть Мансуров, а мы похожи. Я сообразила, что Нат с Льесом встретили мерзавца в Каннах. Я переполнилась ненавистью, как сказали бы мои кузены. Беспримесной, слепой, звериной ненавистью. Я утратила способность рассуждать здраво. Шарпей был клиентом моей авиакомпании, адрес и номер телефона я нашла за четверть секунды. Кстати, он никогда не прятался. Не пытался исчезнуть, несмотря на то что сотворил. Его фамилия даже была в телефонном справочнике. Просто свалил по-быстрому из Гёньона после события, о котором я толком ничего не знаю. Этого человека ни в чем не обвинили, его покой не потревожили… Но он не должен мирно умереть в собственной постели. Я – вегетарианка, ненавижу вид крови, голосовала за отмену смертной казни и левых. Всегда, кроме 2002 года, когда пришлось выбирать между Шираком и Ле Пеном. И все-таки я поклялась, что убью эту конченую мразь. Вот так мы и отказываемся от своих убеждений. Я вспоминала, как он стоял рядом, склонялся надо мной, указывая, какие цифры нужно ввести в компьютер, и как наяву почувствовала запах его одеколона, увидела манжету рубашки, рот, нос, общественное положение этой нераскаянной сволочи. В том самом году он изнасиловал моего семилетнего брата, которого я не сумела защитить. На следующей неделе я заказала билет до Ниццы, вознамерившись позвонить в дверь и проникнуть в квартиру. Убить и замаскировать убийство под самоубийство. Чем воспользоваться? Огнестрельным оружием? Лекарственным препаратом? Выбросить падаль из окна? Я не полетела и знаю одно: через несколько дней тело нашли у побережья Канн. И прикончила Шарпея не стажерка 1979 года. Я ужасно разозлилась, прочитав в газете статью о кончине негодяя. На фотографии он улыбался. Сняли, должно быть, на стадионе, вечером после матча, когда выиграла его любимая команда. Я часами изучала карту Канн и акватории и пришла к однозначному выводу: Шарпей не мог покончить с собой, оступиться там негде, лекарств никаких он не принимал, с утеса или моста не прыгал за неимением таковых. Разве что прилив унес его в открытое море, для июля это совершенно фантастическое предположение. Мне стало стыдно, Аньес! Стыдно за то, что я не взяла на себя грязную работу. Он в последний раз «сделал» всех нас, умерев без суда и следствия.

Она затаптывает каблуком окурок и поднимает его, чтобы не засорять пространство.

– Ну что, пойдем танцевать?

– А пойдем!

* * *

Зейя на три года моложе Льеса. Ему первому она улыбнулась после рождения. Нежный брат говорил ей: «Подожди, сейчас помогу тебе построить замок. Замерзла, моя птичка? Будут доставать в школе, скажешь мне, договорились?» Он всегда защищал ее от старшей сестры Фатихи – та вечно пыталась командовать.

Олицетворенное правосудие, Зейя стала адвокатом по уголовным делам и бралась за дела, которые общественное мнение считало заведомо проигрышными. Именно такие сильнее всего возбуждали ее азарт. Эта дочь эмигрантов как львица сражалась за лучшие оценки в школе и никогда не верила в фатум. В начале 2000-х она стала единственной женщиной в Маконе, выбравшей не гражданское, а уголовное право. Обвиняемые не доверяли женщинам-адвокатам, считая, что мужчины защитят их интересы лучше.

Она долго представляла интересы мелких мошенников и воришек как государственный адвокат, пока к ней не попало дело об обвинении в убийстве полицейского. Подсудимого оправдали за недостаточностью улик – Зейя выиграла благодаря блестяще разработанному плану и сумела посеять обоснованное сомнение в умах присяжных, которые предпочли не посылать потенциального невиновного за решетку. Три месяца спустя арестовали настоящего убийцу. С тех пор все хотели, чтобы их интересы представляла мэтр Мансур.

Зейя всегда стремилась защищать тех, кто не мог или не умел объясниться самостоятельно. Она не поняла, почему ее брат вдруг перестал