Тата - Валери Перрен

Когда свалюсь с ног

Любовь на автомате

Жизнь ничего не стоит

Баллада о Джиме

Сесть на землю

Сентиментальная толпа

Алло, мама, мне больно

Мне десять лет

Песня курятника

Врун

Всегда недоволен

Бретонский оркестр Ланн-Биуэ[74]

Я слишком много выпила и не уверена, что песни мы слушали именно в таком порядке. За исключением последней. Бретонский оркестр Ланн-Биуэ. Бессмысленное название, которое никто не запоминает. Вспоминая эту песню Алена Сушона, люди говорят: «Ты видел свою жизнь не такой…» После свадебного пира мы отправились в лотерейный дом. Было четыре утра.

Антуан сказал, что хочет подключить звуковую колонку к телефону, чтобы послушать музыку, и пошел за проводком, а я посмотрела названия песен, которые ползли по экрану, как сорта конфет на сайте кондитерского магазина. Я выбрала только песни Алена Сушона, хотела обязательно начать с «Когда свалюсь с ног» и «Любовь на автомате». Остальные подтянулись сами собой, в нужном порядке. Я все песни знаю наизусть, и Антуан это заметил: «Хотел бы я, чтобы ты и меня выучила». Я повторяла некоторые слова, объясняя Антуану, что Ален Сушон – величайший гений столетия, хотя Жак Брель рехнулся бы, услышь он такое. Потом мы сыграли в игру «Найди самородок внутри каждой песни», и вот что вышло:

Когда останусь в тишине и буду петь лишь самому себе,

Чтобы вернуть первозданную любовь твоей побледневшей щеки,

Он сыграл «Запретные игры» для уснувших друзей.

Ностальгия,

С ней он и правда хотел ребенка.

Кружится голова на наших

Длинных нескладных ногах.

А завтра это коснется и наших детей… Самое лучшее… мечта… лошадь…

Я хотел покидать порт под парусом и плыть ночью под звездами.

Я живу в сферах, где взрослым нечего делать.

Ах, джеллаба – не то, что нужно в нашем климате.

Она думала, что я певец, инкогнито, турне, записи, девушки в слезах, восторг.

Строил синие картонные башни, чтобы мальчики складывали в них свои игрушки.

Я тоже мечтал о волынках. Теперь всему конец, так что тебя забавляет?

Мы с Антуаном пришли к согласию по всем позициям.

Бретонский оркестр Ланн-Биуэ.

Ты ведь не о таком мечтал?

Суп из тапиоки и кореньев,

Живем одинаково, так себе, средненько,

А где же приключения, как у Тинтина…

Мы поцеловались.

И это было хорошо.

Они пили из одного стакана,

Не сводя глаз друг с друга.

И молились об одном и том же,

Быть всегда, всегда счастливыми.

Они улыбались среди обломков

В том маленьком танцзале, имя которому,

Имя которому,

Имя которому,

Имя которому[75]…

От Сушона до Бурвиля,

И это было хорошо.

40

21 октября 2010

В вечер смерти Бланш, до прихода доктора Пьери, Колетт сняла все фотографии Аньес, которые она когда-то прикнопила к стенам в своей комнате, и убрала их в обувную коробку, которую Бланш обклеила розовой бумагой, положила рядом со своей коллекцией и закрыла дверцу стенного шкафа.

Колетт складывает кассеты и магнитофон в большой чемодан. Их с Бланш голоса отправятся в путешествие по лучшему из назначений – к Аньес и Ане.

Она звонит Луи: «Зайди завтра утром, заберешь мой чемодан для Аньес. Сохранишь и передашь ей после моей смерти». – «Ну ты же не завтра умрешь!» – негодует он. «Завтра», – спокойно отвечает она.

Сегодня ночью исполнится тридцать восемь лет с того дня, как она приняла роды у Бланш и привела в этот мир Аньес. Стала тетей. Посмотрела на девочку, запеленала ее и отдала Бланш и Ханне, хотя предпочла бы оставить себе. Она никогда никому в этом не признавалась. Тридцать восемь лет назад ее брат Жан склонился над дочерью, как над святым даром, чтобы поцеловать ее.

Она берет словарь, лежащий под телевизионной тумбой рядом с бутылкой виски доктора Пьери. Впервые открывает его на слове «тетя». Обычно она пользуется словарем, когда разгадывает кроссворд. «Тетя: имя существительное женского рода, сестра одного из родителей; жена дяди; ломбард: я заложил часы в ломбарде[76]. Тата́ – тетя на детском разговорном». Улыбается и закрывает книгу.

Она проверяет замки на чемодане, машинальным жестом стирает пыль и ставит на кухонный стол. С ним пятьдесят лет назад она ушла из родительского дома к Мохтару. Этот чемодан связан с памятью о Блэзе, который тайком сунул ей в карман деньги, когда она очень нуждалась в помощи.

17 сентября 1986 года Блэз находится в крыле парижской больницы, где лежат умирающие. Он изолирован от других, как убийца. Заплатив деньги и дав расписку, Эжени де Сенешаль забирает сына домой, чтобы он скончался в собственной постели, как достойный гражданин. Во Франции спид называют розовой чумой. Колетт регулярно общается с Эжени и, узнав обо всем, понимает: нужно немедленно увидеться с другом. Они не встречались с 1973 года. Жан заглядывает к Блэзу, когда дает концерт в Париже. Иногда они звонят Колетт. «Даю трубку Блэзу», – говорит ее брат. «У тебя все хорошо, Колетт?» – «Нормально, а ты как?» – «В Гёньоне тепло?» – «Терпимо». – «Как дела у команды?» – «Держится». – «Я был на концерте Жана, это было потрясающе. Обнимаю тебя». – «Взаимно».

Нить порвалась, потому что Колетт так и не прочла «Вечность». Первый роман Блэза. В воскресенье 18 сентября Эме – он отказался отпустить Колетт одну – заехал за ней в семь утра. Она села в машину у сапожной мастерской. Во Франции постепенно возникает понимание, что болезнь Блэза передается только через кровь или половым путем, но многие люди отказываются даже подходить к больным.

Увидев смертельно исхудавшего друга детства, чья кожа покрыта коричневыми и синюшными пятнами, Колетт цепляется за него, как будто хочет удержать на этом свете или уйти с ним. Блэз – олицетворенное страдание. В вену на руке воткнута игла, присоединенная к морфиновой помпе, которая регулярно сдувается и надувается. В палате невыносимо пахнет разложением. Эме кладет руку на плечо Колетт, надеясь хоть чуть-чуть подбодрить ее.

Блэз открывает глаза, узнает Колетт, и на его губах возникает тень улыбки. Он смотрит на Эме, она представляет их друг другу. Блэз произносит на выдохе:

– У тебя красивый муж.

Эме