Мама, держи меня за капюшон! - Людмила Лаврова

– Конечно! Много раз!

Гриша явно бравировал, и Артёму это не понравилось. Он не узнавал друга. Ведь раньше ему казалось, что Гриша не способен на подобные поступки. Они вместе ездили на дачу к бабушке Артёма летом, чтобы наблюдать за звездами, а потом ставили опыты с карбидом. И Гриша казался ему таким увлеченным, что Артём решил – у них может получиться настоящая дружба. С общими интересами и взаимопониманием. Получается, что он ошибался?

Ответить тогда Грише Артём не успел. Подошли еще ребята, и скоро он уже шел в их компании к дороге, потому что его подняли на смех и стало ясно – либо сейчас он докажет, что не трус, либо его больше никто и никогда в классе, да и в школе тоже, не будет воспринимать всерьез…

Голос мамы снова пробился сквозь темноту, и Артём вдруг понял, что это ему не снится. Мама говорила что-то, пыталась объяснить, что он должен сделать, но смысл сказанного ускользал. Артём только понимал, что он должен открыть глаза, потому что мама этого хочет. И ресницы его дрогнули, голос матери вдруг оборвался на какой-то странно высокой ноте, и свет ослепил его.

Потолок был так высоко и был таким белым, что мальчик сначала испугался. Где это он? Это точно не его комната, ведь там на потолке звезды. Они с мамой сами вырезали их из бумаги, а потом клеили на потолок, сверяясь с атласом звездного неба. И получилось небо над экватором, которое Артём так мечтает увидеть когда-нибудь. А здесь? Ничего похожего.

Где-то рядом всхлипнула мама, и Артём слегка повернул голову, ища ее глазами.

– Не плачь…

– Ты очнулся…

– Я с тобой. Не плачь, мам…

Дни потянулись так медленно, что Артёму хотелось кричать каждый раз, когда врачи заходили в его палату. Он хотел попросить, чтобы его отпустили, сказали, что все хорошо, и он может жить как прежде, но понимал – теперь этого уже не будет никогда. Одна операция, потом другая. Долгие разговоры мамы и тех, кто пытался сделать так, чтобы он снова ходил. Но все, похоже, впустую… Что ж! Сам виноват. Мало того, что себе все испортил, так еще и Киру подставил.

Кира – это та девушка, что сбила его. Она приехала с ним тогда на скорой в больницу, звонила маме и объясняла, что случилось. Это на Киру мама кричала в коридоре больницы так, что ее чуть не выгнали. И если бы не Гриша, который приехал с отцом и рассказал все как было, мама, наверное, не только накричала бы на нее. А ведь Кира ни в чем не была виновата. Это он. Он виноват сам…

Именно Кира договаривалась с врачами и с помощью своего отца добилась направления в Москву, где Артёму должны были сделать еще одну операцию. Мама теперь уже не ругалась с ней, а только смотрела с надеждой, снова и снова спрашивая, как это будет. И Кира успокаивала ее, обещая, что сама поедет с ними и останется до тех пор, пока Артёму не станет лучше. А ее отец снял им с мамой квартиру недалеко от больницы, ведь Артём уже большой и в больницу Ларису с ним не пустят, а разрешат только приходить днем, чтобы побыть рядом.

Правда, Кира с ними так и не поехала. А все потому, что бабушка все-таки не выдержала. У нее случился инфаркт, и Кира, забрав к себе на время Дика, осталась в городе, чтобы ухаживать за ней. Артём слышал их разговор с матерью и как та отказывалась от помощи, но слова Киры, прозвучавшие так просто и так спокойно, дали понять, что на свете есть как минимум еще одна женщина такого же толка, что и его мать.

– Если не я, то кто? У вас же больше никого нет, а вы нужны сейчас Артёму.

– Кирочка, но это же не ваша печаль! Вы и так сделали для нас больше, чем я могла бы ожидать!

– Если все будут заботиться только о своих печалях, то откуда тогда ждать помощи, когда она понадобится им самим? Поезжайте! И ни о чем не волнуйтесь!

Артём делал вид, что спит, а сам смотрел на эту странную девушку, осунувшуюся и бледную, с небрежно скрученными в узел длинными волосами. Она стояла у окна, и закатное солнце золотило ее фигуру, придавая какой-то особый свет силуэту. Артёму вдруг захотелось нарисовать ее, но он понимал, что свет, который видит – это что-то другое, никак не связанное со зрением, и не получится передать его ни карандашами, ни красками на бумаге. Этот свет можно только почувствовать, и тогда станет тепло и хорошо. И, напитавшись этим светом, проснется надежда. И перестанет ныть спина без всякого укола, а у мамы разгладятся появившиеся на лбу глубокие морщинки. Кира обернулась, почему-то внимательно посмотрела на него, а потом вдруг подмигнула, давая понять, что все его жмурки для нее совсем не секрет.

– Удачи! Все у нас получится, понял?

И ему оставалось только кивнуть, соглашаясь. Ведь так убедительно прозвучал этот вопрос, что даже мама кивнула в ответ, а уж она-то сомневается теперь во всем. И прежде всего в его разумности. Поэтому придется сильно постараться, чтобы она снова ему поверила.

Следующие месяцы стали для Артёма очень сложными. Операция прошла успешно, но реабилитация после была такой долгой и такой сложной, что ему хотелось выть каждый раз, когда врачи говорили, что нужен еще один курс. Он капризничал, выводя из себя маму, хотя и видел, как той тяжело. Ее гладкая прическа уже не могла скрыть седых волос, и они серебрились в свете ламп в больничной палате. И тогда Артём, увидев эти искорки, пробегавшие по маминым волосам, замолкал, стискивал зубы и делал все, что ему говорили.

Кресло, потом костыли и, наконец, тросточка, с которой он хотел бы расстаться как можно скорее, но, жалея маму, уговаривал себя не спешить. И вот, наконец, пришел день, когда мама собрала вещи и они сели в поезд, чтобы вернуться домой.

Кира встречала их на вокзале. Артём обнял ее, засыпав вопросами, но она только отмахнулась со смехом, предлагая ему увидеть все своими глазами. Они прошли к парковке, и мама замерла на мгновение, глядя, как Кира открывает багажник своей машины. Они переглянулись, и девушка кивнула Ларисе:

– Самой страшно. Ломаю себя каждый раз, когда сажусь за руль. Но понимаю, что если перестану это делать, то уже никогда не избавлюсь от этого страха. И