Человек, который любил детей - Кристина Стед

и высоких идей. В этом она под стать своему красавчику-отцу, они – два сапога пара. Пожалуй, она даже и не заметит, что сует себе в рот. (Хотелось бы, чтобы ее глупый сумасброд-папаша понял, в какую задницу она себя загнала.) Слышишь? Сегодня нашу восхитительную гостью, благородную леди, которая в неделю получает больше, нежели я за целый год, я буду кормить ирландским рагу! Ты…

– Мама, у нас всего один бокал.

– А то я не знаю! Мы не можем позволить себе даже самую дешевую прислугу – девочку из профтехучилища или хотя бы дочку Ломасне. Потому мытье посуды я отдаю на откуп этой неуклюжей бегемотихе, а у нее все валится из рук. Да и вы все не лучше. С открытыми ртами смотрите, как он отплясывает и поет перед вами, пока вы вытираете посуду, и тоже все роняете. И еще удивляетесь, что я на вас ругаюсь. В доме все ковры изодраны в хлам, все тарелки побиты. А вашему отцу хоть бы хны. Ему лишь бы трепаться, болтать да кичиться собственными достижениями.

Эрни уныло взглянул на мать округлившимися глазами и поплелся из ее комнаты. И только вышел за дверь, поспешно стал обыскивать дом снизу доверху. Все, абсолютно все ценные вещи исчезли. Удрученный, Эрни притащился в комнату, которую делил с близнецами, и приподнял неплотно пригнанную половицу (которую сам расшатал). Под ней находился его тайник, где он хранил свою копилку. Он вытащил ее, потряс. В копилке по-прежнему лежало два доллара и семьдесят пять центов. Все еще размышляя, он начал вытаскивать из нее деньги, и в конце концов в ладонь ему упала одна монета. Он ошарашенно уставился на нее, думая, что ему снится плохой сон, ибо это был медяк, но не американский – один франк из маминой коллекции иностранных монет, которые прежде он часто перебирал. Давным-давно в одном из незапирающихся ящиков ее туалетного столика лежала увесистая коллекция старинных иностранных монет: серебряный четырехпенсовик, огромный старинный английский пенни, тяжелый, как четыре современных, шестипенсовик, древнеримские и китайские монеты, монеты достоинством в один и два франка – все это почти ничего не стоило. (Эрни тогда думал, что это настоящий клад, в обмен на который можно получить много денег, но Сэм, рассмеявшись, объяснил ему, что вся коллекция все равно что «ивовая брошь тетушки Табиты», подразумевая, что на рынке она ничего не стоит.) Эрни в волнении снова стал трясти копилку, и на этот раз из нее посыпались одна за другой мелкие монеты, несколько центов, четырехпенсовик, трехпенсовик. Он поежился, думая, что эльфы или призраки сыграли с ним злую шутку, а потом в голове, словно дыра, разверзлась зияющая картина пустого выдвижного ящика внизу, и он похолодел от страха: наверное, кто-то (Хенни?) подменил его настоящие деньги никчемными. Будто безумный, он тряс и тряс копилку, но из нее, звякая, сыпались лишь обесценившиеся деньги. И когда вытряс последнюю монету и почувствовал, что копилка, больше не издававшая ни звука, стала легкой, как перышко, он побледнел. Эрни разложил перед собой деньги, в отчаянии высматривая среди них настоящие. От его накоплений осталось всего несколько центов. Услышав шум, Эрни поспешил накрыть деньги, затем, краснея, поднял голову и увидел мать. Она смотрела на него большими ввалившимися глазами. Старый красный халат на ней теперь был истрепанный и грязный. Взгляд Хенни упал на монеты, лежавшие на полу, и в нем отразилось потрясение. Эрни тоже еще раз взглянул на них, его глаза внезапно наполнилась слезами, и его стали душить рыдания.

– Мама, кто-то… – Его дальнейшие слова потонули в судорожных всхлипах. Глаза Хенни на худом лице с впалыми щеками напоминали два бездонных колодца безысходности. Она упала на колени и, зарывшись лицом в ладони, горестно застонала. Эрни не обращал на нее внимания. Он сидел среди жалких остатков своих сбережений, пальцем скреб монеты и обиженно плакал. Хенни отняла руки от лица и, все еще нервно всхлипывая, подползла к сыну и принялась собирать деньги в ладонь. Эрни не глядя протянул руку, но не почувствовал в ней ничего, кроме воздуха. Он умолк на вздохе и посмотрел на мать.

– Эрни, мальчик мой, – ласково произнесла Хенни, – не плачь. Мама вернет тебе твои деньги.

– Вернешь? – допытывался он. – Точно вернешь?

– Да, дорогой, непременно.

– Когда?

– Когда достану деньги. На следующей неделе.

– Мама, зачем ты положила в мою копилку ненастоящие деньги?

– Не хотела, чтобы ты переживал, дорогой.

Эрни встал. Хенни тоже неуклюже поднялась с пола, в очередной раз порвав халат, и пошла из его комнаты. Фальшивые монеты она унесла с собой. На полу осталась пустая красная копилка. Эрни не мог взять в толк, что подразумевала мама: пустая копилка для него – все равно что конец света. Лишившись своих сбережений, он чувствовал себя так, как это бывало, когда он просыпался глубокой ночью и не слышал ни тиканья часов, ни стрекота сверчков, ни единого вздоха и не мог определить, который час – первый или пятый. В такие мгновения его прошибал пот и он начинал сомневаться, что солнце снова взойдет, в свой час. Он понимал, что это глупые мысли, но ему очень хотелось, чтобы ночную тишину нарушало размеренное «тик-так» – признак того, что жизнь продолжается. Мама думала, что обманет его, положив в его копилку вместо настоящих денег никчемные. Она даже не догадывалась, что тем самым уничтожила все, что он имел. Эрни подобрал с пола копилку и снова спрятал ее под половицу, а потом осознал, что, оказывается, мама нашла его тайник, украла деньги, подменив их на обесценившиеся монеты, и вернула коробочку на место – и это с одной-единственной целью: одурачить его. Эрни было не по себе. Не понимая, что с ним произошло, он посмотрел в окно и увидел, что во дворе бегают вокруг дерева желаний еще несколько соседских детей. Опустошенный, Эрни пошел вниз и, когда услышал свист отца, тотчас же отозвался:

– Да, папа! – Но весь вечер, пока он слушал болтовню Сэма, его не покидали странные мысли, которых он сам не понимал.

В пять часов Сэм привязал к дереву желаний государственный флаг – ориентир, по которому мисс Эйден, как было оговорено, должна узнать Спа-Хаус с Истпортского моста. Луи каждую минуту выглядывала в окна и учительницу заметила сразу же, когда та подошла к эллингу в конце улицы герцога Глостерского.

– Мама, она идет! – крикнула девочка и, как безумная, кинулась вокруг дома к подъездной аллее, а потом помчалась по улице к мосту. У автозаправки Луи замедлила бег, но спохватилась