Человек, который любил детей - Кристина Стед

Ты озаряешь жизнь, ты – больше, чем природа,

Вся прелесть мира меркнет без тебя.

– Во имя так называемого здравого смысла, – воскликнул Сэм, – что это такое? Прямо кроссворд какой-то. Разрази меня гром, а вот еще!

Жемчужины, кораллы, перламутр,

Фиалковые раковины, рыбки,

И изобилье серебра и злата

В чудесных мегаронах и подвалах,

Но, Розалинда, ты всего прекрасней.

– О Розалинда, о, поцелуй меня, Розалинда!

В этот момент Томми, в сумерках высматривавший Луи, вбежал в комнату с криком:

– Она идет, она уже на мосту.

– Ух, – вздохнула Эви. – Пап, она очень рассердится.

– Да, пап, заканчивай, – поддержал сестренку Эрни.

– Она влюбилась в мисс Эйден, о Розалинда, – пропел Сэм, гримасничая. Дети стали ему подражать.

– Она боготворит мисс Эйден, – пронзительно вскрикнул Малыш Сэм. – О, я люблю вас, мисс Эйден.

– Ш-ш-ш! – пришикнул на них Сэм. С таинственным видом он наклонился вперед, переворачивая страницу дневника. – Томмо! Иди к калитке и скажи мне, когда появится Луи. Скажи ей, что я читаю ее стихи. Посмотрим, как она отреагирует! А?

В ответ раздались возгласы согласия и несогласия, но Томми вприпрыжку помчался к калитке. Луи медленно брела к дому, полной грудью вдыхая приятный вечерний воздух, насыщенный запахами залива. Вокруг носились летучие мыши, звенели комары. Луи радовалась, что рядом никого нет. Что могла бы она сказать кому-то, даже мисс Эйден? Упоение не выразишь словами.

– Луи, Луи! – окликнул ее от калитки Томми.

– Чего тебе?

– Луи, папа читает все твои стихи!

Томми увидел, как из сумрака на него выскочил светлый силуэт.

– Где? – резко спросила Луи, хватая его за плечо. Мальчик содрогнулся от страха и дурного предчувствия.

– В твоей комнате. Он хотел сделать… – Но Томми был уже один. Он лишь увидел, как большая тень метнулась за угол. Томми пролез под белыми перилами, собираясь срезать путь через газон, но тут заметил на траве два продолговатых конверта – два письма. Он подобрал их и побежал в дом. В освещенных окнах комнаты Луи Томми видел головы братьев и сестренки, смеющееся лицо Сэма и его руку, в которой тот держал тетрадь. Дети топтались вокруг отца, не проявляя никакого интереса к тому, что он читал. Проходя под открытым окном, Томми услышал голос Сэма:

– А вот еще… Где же Лулушка?

В этом доме есть больная,

Она безумна, я-то знаю…

В комнату ворвалась Луи.

– А вот и Луи, вот и Луи, – хором пропели дети.

– Отдай! – крикнула она. – Отдай сейчас же!

– Нет! Можно я еще почитаю? – издевательски елейным тоном попросил отец. – Там же нет ничего такого, что ты хотела бы скрыть от бедняжки Сэма, правда?

Признаюсь, я тебя люблю,

Люблю особенной любовью,

Со страстью, упоеньем

Люблю, как никогда…

– Отдай! – пронзительно взвизгнула Луи. – Сама отниму. – Дети расступились, и она поднялась на первую ступеньку стремянки, пытаясь выхватить у отца тетрадь, но тот, конечно, резко отвел руку в сторону, чтобы она не достала. Сэм был красив, чарующе обаятелен, когда дразнил детей. – Я тебя люблю.

Луи сошла со стремянки и, глядя на отца снизу вверх, повторила:

– Отдай, сейчас же отдай.

Индийский скворец сверкает в тенях,

Похож он на взгляд твоих радужных глаз…

– На, возьми, – Сэм швырнул дочери тетрадь, та упала на пол, – забирай и не пиши больше такую чушь. Пиши, если хочешь, но только не такой идиотский тошнотворный вздор. Это ж надо быть такой глупой сентиментальной бестолочью, чтобы влюбиться в учительницу. Не ожидал я от тебя такого. Думал, ты посерьезней. Лулу, – сказал он, обращаясь к остальным своим детям, – пытается творить пиитику, не имея на то лицензии. За это ее надо бы оштрафовать или посадить в тюрьму. Тут на днях я встретил старину Джорджи Рыбака, и он сказал мне, стыдливо пряча глаза, – потому что, дети, даже рыбаки стыдятся своего невежества, не то что наш Томми, – так вот, он сказал мне, явно думая о том, как бы ему получить водительские права, а может, еще о чем-то – мало ли что бродит в голове этого Джорджа Пуддинг-с-Пирогом, – в общем, он сказал, недоуменно так: «Мистер Поллик, никак в толк не возьму, зачем выдают лицензии пиитикам, которые сочиняют всякую несусветную чушь». Из дальнейшей беседы я понял: он думает, что пиитам, как рыбакам, выдают лицензии, возможно, департамент уличного движения, чтобы эти полоумные, от чьих стихов так страдают несчастные толстые школьники, имея лицензию, могли публиковать свои дурацкие опусы. Вот я и подумал, что нужно оформить Луи лицензию, вроде собачьего свидетельства.

Томми, до этого слушавший Сэма с разинутым ртом, ринулся к отцу и затряс перед ним двумя конвертами:

– Пап, мама говорит, эти два письма тебе. Они валялись на мокрой траве.

– Что-о? – вскричал Сэм, забирая у него письма. – Опять этот лупоглазый идиот Бэнкс! Я напишу жалобу на почту. Почему у них письмоносцем работает этот дурачок? Не понимаю, почему таких идиотов, как он, не отправляют в камеру смерти или не душат прямо при рождении. Общение между людьми – самое святое, что есть на свете, и если б мы не тратили столько времени и средств на строительство военных кораблей, – заявил Сэм, все больше распаляясь, – у нас было бы достаточно денег на более качественную почтовую службу. Ну и еще если б нас не презирали так за то, что мы живем в этом болоте. Я подам жалобу, потребую, чтобы его уволили.

Сэм умолк, рассматривая то, что вытащил из конверта. Это был треугольный листок газетной бумаги, выдранный из вчерашней газеты; по краям жирным карандашом были начерканы оскорбительные слова, а часть сообщения была написана прямо поверх газетной статьи.

– Что это, пап?

Сэм поднял листок ближе к потолочному светильнику и прочел:

Ты, двуличный негодяй, хочешь узнать, кто отец твоего последнего сына? Загляни в налоговое управление – узнаешь много интересного. Жена твоя наставила тебе рога, подлый прохвост, пока ты десять месяцев за морями развлекался с китайскими шлюхами, жалкий идиот; это известно всем, кроме тебя. Хорошо, что тебя выгнали с работы, оставили с голым задом, несмотря на то что твоя женушка задолжала мне и всем кучу денег.

– Что там, пап? – По лицу отца дети поняли, что произошло нечто чудовищное.

– Самое гнусное, что только может быть… – Сэм все смотрел на