Всадник без головы. Морской волчонок - Майн Рид

Возможно, что лежалая крыса вкуснее, чем свежеубитая; недаром же гурманы предпочитают дичь с душком. Самое надежное, конечно, обзавестись запасом. Я принял это мудрое решение. Оставалось придумать, как убить одним ударом побольше крыс.

Необходимость – мать изобретательности. Суровой нужде, а не изворотливости ума своего обязан я идее крысоловки. Она была не слишком остроумна, но вполне достигала цели, а это было главное.

В основу ее я положил большой мешок. Нет ничего легче, как смастерить его. Сукном и шерстью я располагал в изобилии, не хуже самого богатого манчестерского купца. Итак, кусок сукна, прошитый бечевкой, – и мешок будет готов.

За бечевкой дело не станет. Распаковывая штуки мануфактуры, я накопил ее в достаточном количестве. Нож заменит мне шило. Я перехвачу мешок сборками, и, когда крыса заберется, я ее захлестну.

Мысль моя получила немедленное воплощение. В какой-нибудь час я сшил мешок, проткнул ножом дырочки для бечевки и пропустил ее таким образом, что в нижней части мешка получилась великолепная яма для крыс. Капкан готов.

Глава LII

В засаде

Продергивая бечевку, я зрело обдумал свой план и к моменту, когда мешок-крысоловка был готов, уже отлично знал, как им пользоваться.

Прежде всего я разгружу каюту от завалов сукна. Теперь, когда порожний бочонок из-под рома вполне заменяет мне шкап, это вполне осуществимо. Затем я обследую с величайшим вниманием все лазейки и щели моей клети, заменю ослабевшие шерстяные тампоны новыми, не пожалею сукна там, где нужно его прибавить, и оставлю открытым только один проход между бочками, тот самый, которым крысы обычно пользуются, когда любезно меня посещают.

Навстречу крысам я подставлю мешок с раскрытым зевом, растянув его жердочками-подпорками.

Я опустился с капканом на колени, держа наготове концы бечевки, чтоб захлестнуть мешок, как только он наполнится крысами. Крысы пожалуют. В этом я не сомневался.

Для большей верности я пошел на уловку: у меня еще оставались крошки галет. Кто не рискует, тот не выигрывает. Последние крохи были моей ставкой в этой мрачной игре: я пожертвовал их на приманку крысам. Если крысы не явятся, я останусь ни с чем. Жребий брошен. Игра началась.

Я был уверен, что крысы придут. Но явятся ли они в достаточном количестве? Каковы будут мои трофеи?

А вдруг грызуны пожалуют в одиночку, и первая же гостья обратится в бегство, захватив с собой приманку?

Предвидя эту возможность, я истолок огрызки галет в порошок, чтобы крысы вынуждены были известное время пробыть в мешке, уничтожая это крошево, которое нельзя унести сразу в зубах.

Судьба мне благоприятствовала. Я простоял на коленях не больше пяти минут, как вдруг услышал топот крысиных лапок и пронзительное голодное повизгивание.

Мгновение спустя я почувствовал, что мешок шевелится и набухает; толчки становились все более резкими; прожорливый народец кишел в моем мешке, где происходила оживленная дележка. Участники пиршества толкались, оттирали друг друга и шумно ссорились.

Наступила решающая минута. Мешок наполнился. Я захлестнул сборку, отрезав крысам отступление.

Готово! Теперь ни одна не выберется из мешка!

Не теряя времени, я обнажил пол моей каюты, очистив его от суконного «ковра», положил мешок на ровные по возможности дубовые половицы и придавил доской от одного из взломанных ящиков. Затем я придавил доску всей тяжестью моего тела.

Первые несколько минут мешок оказывал мне яростное сопротивление. Крысы кусались, пищали и отбивались, как безумные. Но меня не смущала их отчаянная борьба за жизнь, и я продолжал прессовать мешок, надавливая на доску, пока вся кишевшая подо мной масса не застыла в молчании и неподвижности.

Тогда я решился заглянуть в мешок и обследовать свои трофеи.

Охота удачная! Есть чем гордиться! Мешок полон крысами, и все они мертвы; так, по крайней мере, мне казалось, потому что мешок больше не вздрагивал.

Тем не менее я погрузил в него руку с величайшей осторожностью, вытаскивая крыс поодиночке и тщательно перехватывая сборку после каждой. Всего набрался десяток.

– Ага! – злорадно воскликнул я, обращаясь к трупам врагов. – Наконец-то я поймал вас, проклятые твари! Вы искупили причиненные мне страдания. Давно пора! И поделом. Если бы вы оставили меня в покое и не наглели, кто помешал бы вам и сейчас прогуливаться по лабиринту трюма? Я не питал к вам злобы и первый не нападал; вы сами обрекли меня на голод и довели до крайности.

Держа эту речь, я в то же время свежевал моих крыс, намереваясь немедленно полакомиться.

Я был так голоден, что не дал себе труда как следует содрать шкурку. Через пять минут от крысы ничего не осталось: и мясо, и косточки – все пошло мне на потребу.

Быть может, вас интересует вкус крысиного филе? Так знайте, что в нем нет ничего неприятного. Это первобытное блюдо показалось мне столь вкусным, как вам – крылышко дичи или кусок ростбифа. Это было мое первое мясное блюдо за все время, что я находился на борту «Инки», то есть за месяц с лишком. Неудивительно, что угощение, положившее конец моему невольному вегетарианству, доставшееся мне к тому же после многодневного поста, показалось превосходным.

В ту минуту, по крайней мере, я был уверен, что самое изысканное блюдо не сравнится с крысиной свежинкой, и больше не удивлялся лапландцам и другим полудиким племенам, которые, по словам путешественников, не брезгают крысами.

Глава LIII

Перемена курса

Положение мое в корне изменилось. Я был обеспечен провизией на целых десять дней. За десять дней энергичный человек может сдвинуть горы. Не сомневаюсь, что на одиннадцатый день я буду объясняться с грубияном-шкипером, а на двенадцатый – мыть палубу «Инки».

Еще недавно палуба казалась мне недоступной и далекой, как альпийские ледники, но, съев крысу и облизнувшись, я взглянул на дело иначе: восхождение начинается; цель осуществима. Кладовая моя набита провиантом, и невозможного больше нет.

– По крысе в день, – размышлял я, – и я не только буду сыт, но и бодр и крепок. Если я энергично примусь за дело, то за десять дней я преодолею всю толщу груза, наполняющего трюм. Предположим, что надо мной громоздится десятиэтажная башня ящиков: это меня как нельзя более устраивает; но я уверен, что этажей не больше семи или восьми.

Итак, я воспрянул духом.

Сытый желудок располагает нас к благим решениям и счастливым выдумкам. Натощак мы видим вещи в неверном, мрачном свете.

Только одно обстоятельство меня смущало: сумею ли я привыкнуть к испарениям алкоголя, от которых уже дважды терял сознание? Освоюсь ли я когда-нибудь с запахом рома настолько, чтобы успешно работать в бочонке? Будущее покажет.

Хотя теперь мне уже не приходилось дорожить каждой минутой, как час назад, но мешкать было опасно. Вот почему, оросив свой завтрак добрым глотком воды, я направился к проклятому бочонку из-под рома, твердо намереваясь проломать его днище.

Но ящик был набит, как шоколадное яйцо; я запихал в него всю шерстяную материю, стеснявшую мои передвижения по каюте, – обстоятельство, совершенно мною упущенное.

Впрочем, нет ничего легче, как разгрузить бочонок, и, отложив в сторону нож, я принялся выдергивать штуку сукна за штукой. Покуда я перетаскивал суконные рулоны, меня осенила блестящая идея. Я спросил себя:

– Кто меня заставляет возиться с этим сукном? С какой стати я даром трачу силы? Разве не бессмыслица упорно ломиться в днище бочонка?

В самом деле, у меня не было никакого основания упорствовать в этом направлении, предпочитая его другим. Упрямство мое в известной степени еще оправдывалось, когда шла разведка в отношении провианта. Но теперь, когда я задался целью выбраться из трюма, целью, заслонившей все остальные, было бы нелепостью держаться прежнего курса и ломиться в упрямый бочонок.

Хуже того, бочонок меня только путал: он стоял в стороне от прямой, соединявшей меня с люком, а эта прямая ощущалась мной с геометрической ясностью, словно я владел компасом и отвесом.

Я запомнил, что, пробираясь в трюм, я миновал на пути своем большой бак с пресной водой, потом свернул направо, потом обогнул ящик и очутился в пещерке, которая стала моей каютой.

Все эти мелочи, отчетливо вспыхнувшие в моем сознании, доказывали, что большой люк находится прямо почти по отвесу над моей головой, а бочка из-под