Комната одиночества - Александр Павлович Волков

остановились в месте впадения ее в море. Я ничего не успел приказать, матросы сами стали стаскивать барахло. Я пошел по песку. Вода текла рядом, мутная, грязная, и все несла в море: и муть, и плавающие на поверхности отбросы города. Действительно, города рождают только гниль, это особенно в устье реки заметно. На фарватере возвышалась палубная надстройка затонувшего буксира. Я поглядел на море – было спокойно и очень тихо.

– Товарищ лейтенант!

Я обернулся, матрос показал пальцем в ту сторону, откуда мы приехали. Приближалась «Волга» комбрига, за ней УАЗик.

Из «Волги» вылез комбриг, из УАЗика Бондаренко и Олег. Комбриг начал с разноса Кешика.

– Так, Бондаренко опять пьян! Еще раз – отправлю в камеру.

– Никак нет, товарищ комбриг, я в рабочем состоянии и только.

– Все шутишь. Так, заводите трос!

Я посмотрел на Кешика, он только усмехнулся, но команду подал:

– Завести трос!

Комбриг сбросил с себя рубашку, остался в какой-то пестрой майке и стал вместе с матросами заводить трос к затонувшему буксиру. Правда, в воду он не полез, а только помогал подтащить трос к урезу воды, потом в воду уже полезли матросы, но когда вода достигла груди, их опрокинуло, и комбриг тут же подал команду прекратить завод троса. Комбриг надел рубашку, приказал Кешику ждать и умчался на машине.

– Сейчас пришлет мыльницы, – обронил Кешик и пошел куда-то прямо через кусты. Олег посмотрел ему вслед и сказал:

– Сейчас найдет чачу, он знает не только все точки города, но и его окрестностей.

– Что Кешик задумал? – спросил я у Олега.

– Не понял? Протянуть до штормов, а потом работы отложат до весны, а весной кто об этом ржавом корыте вспомнит? То-то, док, – расчет.

Кешик явился через два часа, когда я полностью свыкся с положением, лежал на песке и принимал солнечные ванны.

Из кустов появился Кешик, а на горизонте – «мыльницы».

– Вот дает! Да разве винтами этих лоханок промоешь траншею! Ведь занесет течением. Да черт с ним, пусть делает, что хочет.

Действительно, малые десантные корабли стали возле возвышающейся над водой надстройки затонувшего буксира. Ревели дизели на катерах, гул смешался с плеском реки, а мы валялись на песке – и офицеры, и матросы.

Сколько событий за последнее время: то чуть на «губу» не упекли, а вместо этого приходится на пляже валяться. А что еще будет? Я понял, что вся служба состоит из этих бросаний по чужой воле из стороны в сторону.

От «мыльниц» отвалила шлюпка и понеслась к берегу. Когда носом уткнулась в песок, из шлюпки вышел мичман и пригласил офицеров на ужин. А я только заметил, что стало темнеть, и солнце уже касалось поверхности моря.

Кешик с Олегом ушли на шлюпке к «мыльницам», я отказался. Но Олег сказал:

– Я привезу подкрепиться на всех, док.

Я вновь растянулся на песке и слушал гул от «мыльниц» и плеск воды.

Стемнело. Навалилась тоска. Матросы насобирали хвороста и разожгли костер. «Что, матросы – не люди?» – подумал я и подсел к огоньку. Шлюпка все не возвращалась, но гул был хорошо слышен, хотя стемнело настолько, что самих катеров уже не было видно.

Потом сзади высветились огни машины.

– Комбриг едет, – сказал кто-то из матросов.

Точно, прикатил комбриг. Вот шальной мужик, дома ему не сидится. Отдал приказание и жди, когда доложат о выполнении. Нет, сам мотается. Пришлось ему докладывать, что да как.

– Медслужба на месте, это хорошо! А где Бондаренко?

– На дэкашках, товарищ капитан первого ранга, обеспечивает промывку траншеи!

– О, доктор разбирается в судоподъемных работах, это хорошо, это уровень. Я думаю, что к утру промоют, подгоним тягач и вытащим реликвию. А? Вытащим, доктор?

– Вытащим, товарищ капитан первого ранга! – отчеканил я, а сам подумал, сколько еще тешить комбрига, ведь не скажешь ему, что никогда этот буксир вытащен, не будет. Кроме того, откуда комбриг взялся, еще вчера мне взыскание объявлял от его имени начштаба.

Послышались голоса со стороны реки, а чуть позже скрип уключин. Ясно, что возвращался Кешик с Олегом. Так и вышло. Я отошел в сторону, чтоб посмотреть на встречу, но комбриг не дал никому сойти со шлюпки, прыгнул в нее сам и уплыл вместе с Кешиком и Олегом. Пока шлюпка была недалеко от берега, было слышно, как комбриг распекает Кешика. Олег успел передать матросам сверток с едой, и меня позвали ужинать. Еще не ел я матросской пищи, а что было делать? Пришлось давиться куском хлеба, на котором белела жареная рыба. Не знаю, что это, телепатия или случайность, но мне в тот момент вспомнился рассказ Гарина-Михайловского об этих краях. В нем писатель описывал шквалы, которые налетают мгновенно, все крушат и уносятся прочь. Вот и тогда, сел у костра, облизывая пальцы, как в полнейшей тишине, в застывшем воздухе, вдруг возникло движение со стороны берега и опять стало тихо. Через минуту опять дохнул ветерок, но уже со стороны берега, и стало тревожно так, что даже матросы умолкли. А до этого пассажа один из матросов травил о прелестях московской жизни. Вновь в природе пауза – и тут навалилось. Я уловил только первое мгновение, как будто кто-то опрокинул на меня стену из плотного воздуха. Костер взорвался тучей искр, палатка громко хлопнула и взлетела в воздух. Огромные колья понеслись по воздуху и грохнулись на машину комбрига. Водитель тут же завел «Волгу» и дал газу.

А потом еще хуже. Сорвало прожектор и, падая, эта никому не нужная железка чуть не пришибла матроса, по-моему, это был Маслюков, если не ошибаюсь. Пока я возился, перевязывая ему рану, хлынул дождь, да такой, что через мгновение все мы оказались во мраке и воде. Матросы поймали в кустах улетевший брезент от палатки и укрылись им. Поначалу я стеснялся матросов, но холодный ветер и вода заставили меня прижаться к Маслюкову. Я поворочался с часок, и когда кое-как привык к запаху матросских роб, уснул. А мокрые робы так воняют!

Очнулся только на рассвете. Вылез из-под этого дурацкого брезента, жалкого подобия палатки. Чертовы матросы, не могли укрепить, как следует колья, спали бы как люди, а не как бомжи. Тело с непривычки ломило. Лицо, я чувствовал, было опухшим. Я посмотрел на реку и море. «Мыльниц» не было. Да и черт с ними, что было делать нам?

Под брезентом спали матросы. Я приподнял край и посмотрел на ногу Маслюкова. Видимо, он намучился, потому что повязка пропиталась кровью, и когда Маслюков вытягивал во сне ногу, гримаса