Любимая звезда - Анна Радзивилл

– Ты знаешь, сегодня Мишка Зеликсон мне сказал: «Что-то я тебя, Ольга, полюбил совсем…» Дурак!

– Ну почему дурак? Человек сказал, что тебя любит, а ты про него так говоришь… – осудила я.

– Ну мама! – возмутилась Лёлька. – Ну мог бы он это мне сказать так, чтобы меня не смутить?

– А какие у тебя сегодня оценки? – переменила я тему.

– Никаких, – сказала она слишком честно.

В дневнике красовалась аккуратная запись: «Безобразно себя вела: на всех уроках рисовала Зеликсона и свистела на лестнице растрёпанная. Обратить внимание на внешний вид».

…Я ещё раз посмотрела на портрет. Ах! Миша заглядывал со стены прямо в глубину моей души и требовал ответа…

Перед портретом собирались люди, что-то говорили. Подслушивать, хоть и очень хотелось, было неудобно, и мы отошли. Лёлька с места не тронулась.

В индийском зале меня поразили коровы. У коров были человеческие глаза, причём глаза умных людей. И гирлянды цветов на рогах.

Жевали они только цветы. Хотелось дружить с этими коровами и, может быть, тоже жевать цветы…

Хотелось вот так же видеть мир!

Мы вернулись в зал, просторный, как каток. Мир был прекрасен. А в центре мира стоял наш ребёнок в новом красном платье, вокруг ребёнка живописно группировались симпатичные взрослые, а дальше, уже в тумане, всё остальное…

– Да… – сказал муж и доверчиво взял меня под руку. И это было лучшее, что он сделал за весь день.

Мы подошли поближе. С откровенной ненавистью Лёлька смотрела в спину какому-то парню в свитере и сжимала кулаки.

Я вырвала руку и бросилась к ней.

– Что, что случилось?

Она и на меня посмотрела оскорблённо, будто я в чём-то виновата.

– Да что с тобой, Лёля?

– Больше я вообще рисовать не буду! Вот! – отчеканила дочь. – Я рисовала-рисовала, а он обзывается…

Парень в свитере стоял перед портретом Миши 3. и хохотал. С двух сторон на нём висели две одинаковые девицы и тоже бездумно смеялись.

Наш папа повернулся в сторону этого парня, сжав кулаки, и я увидела, до чего же они с Лёлькой похожи!

– Как же это он обзывается?

Лёлька держалась – не хотела ябедничать. Но оскорбление было так безмерно, что она отошла в угол, нагнула голову и облилась слезами.

– Да что же он сказал-то, что? – трясла я её, готовая растерзать этого мерзавца в свитере, а заодно и его девиц.

– Он сказал: «Да-а, ехидная женщина нарисовала этот портрет!»

Муж беззвучно расхохотался, отвернувшись из осторожности. Лёлька этого не видела, потому что вытирала слёзы.

– Я теперь больше рисовать не буду. Никогда.

– А что же ты будешь делать?

– Я теперь буду учиться ходить по проволоке, – деловито решила она.

– Ты думаешь, это легче?

* * *

– Это легче, – сказала моя приятельница вечером по телефону. Она писала стихи, которые никто не печатал. – Ты знаешь, я уверена, что это гораздо легче…

Незабудка моя…

Он так хотел сына, что я не сомневалась: родится мальчик. Родилась, наоборот, девочка. Ещё одна. Синеглазая Лизавета.

Подросла она как-то быстро и незаметно – много было помощников.

Под Новый год он принёс в дом ёлку. Неотразимой красоты. А Лизавета только что научилась ходить.

Увидев посреди комнаты дерево, ребёнок засмеялся от счастья. Доверчиво раскинул ручки и заспешил, заспотыкался вперёд…

Наверно, это был первый в её жизни удар. Рыдала она на весь дом. Конечно, её умыли, обласкали и увели.

Когда через полчаса Лизочка вернулась в комнату, ёлка стала ещё обольстительнее. Она сияла шарами, подмигивала гирляндой, а отовсюду из мохнатых лап её выглядывали конфеты и мандарины.

Но никакой улыбки на лице ребёнка уже не было. Лизуня плюхнулась на пол и тяжело задумалась. Соску свою она рассеянно вертела в руках.

И вдруг деловито сунула её в рот. Я поняла, что решение созрело. Неясно было только какое.

А она уже, кряхтя и мучаясь, стаскивала свои башмачки. Аккуратно поставила их рядом. Мы всё ещё ничего не понимали.

Девочка осторожно надела башмачки на руки, поднялась, рявкнула, как медвежонок, и пошла на таран…

Елку мы едва успели поймать за макушку у самого пола. Поэтому игрушки, в общем, остались целы.

А как только говорить она научилась, весь мир (непонятно, правда, каким образом) превратился в её Собственный Дом. А уж за Собственный Дом ответственность она чувствует день и ночь. И готова на любые жертвы…

С трудом оттаскивала я её от телевизора. Тогда она слушала в уголке радио, приходила ко мне и сообщала озабоченно:

– Знаешь, мама, так нельзя. Эту гонку вооружений нужно всё-таки догнать и обуздать.

И видно было – вырастет, догонит и обуздает. Даром что девочка.

– Мамочка, ты не расстраивайся! Война-то будет хорошая, мировая!

Лёлька, старшая, никогда не вызывала у меня такого странного беспокойства, что бы с ней ни случилось. (А уж случалось! О!) С Лизаветой не случается ничего. Очень благополучный ребёнок, даже не болеет. И не скажешь, что она беззащитная… Дело в чём-то другом.

Три с половиной года ей было. Остались они с Лелей одни на даче. И там у неё Лиза пропала. Нет и нет. Бегала Лёля, искала. «Нет, девочка, никто твою сестричку не видел», – отвечали ей соседи. Река рядом. «Знаешь, мама, – признавалась мне потом Лёля, – я уж думала – всё».

Вдруг смотрит – идёт Лиза. В голубом сарафанчике. В руках прутик. Элегическая такая…

– Где же ты была?

– А я коров пасла, на острове. Перешла с ними речку вброд, по камушкам, и пасла. Понимаешь, там у них одна корова плакала…

– Господи, я тут чуть с ума не сошла! Ты хоть соображаешь, что тебя три часа не было?

– Лёлечка, но она же очень плакала. Пришлось ей слёзы вытирать.

– Чем?

– Чем-чем… Руками.

Послушная у нас Аизавета. Никогда не перечит. Поссориться с ней невозможно. Просто какой-то ангел кротости и грусти. И никогда ничего не просит. Никакого от неё беспокойства. И всё-таки что-то важное в ней, неведомое всё время от меня ускользает. Почему в любых ситуациях она больше всего переживает за других?

– Представляешь, мамочка, – а на лице растерянность и ужас, – бывают, оказывается, родители, которые просто бросают своих детей! У нас в первом «Б» одну девочку в капусте нашли. Да! Она долго питалась одной капустой. Потом её нашли. А своих настоящих родителей она теперь и не помнит. Только мечтает их встретить. Мамочка, пойдём со мной в школу… Надо же что-то делать!

Была в