Книга Гусыни - Июнь Ли

для того, чтобы показать семье, что я о нем думала, а чтобы убедить себя: он для меня что-то значил. Мне хотелось уронить несколько слезинок, чтобы родители потом не называли меня бессердечной. Но ничего не вышло. Я не могла найти в своем сердце ничего, кроме нетерпения.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти Фабьенну. Ее не оказалось ни в одном из наших обычных мест, она увела своих коров и коз на дальний край ячменного поля. Я сразу же настроилась на ее волну. Для всего мира она всегда была угрюмой девчонкой, но я хорошо ее знала. Изменение распорядка никогда не было просто прихотью.

Сидя на пне, она окинула меня взглядом.

– Знаешь ли, нельзя носить такую одежду на ферме, – сказала она.

Именно подобные слова я и ожидала от нее услышать, но в ее голосе была странная мягкость, как будто она, проявляя дружелюбие, знакомила приезжую с обычаями сельской местности.

– Я… Я хотела тебе показать, – сказала я.

– Тебе очень идет, – сказала она. – Мне нравится, как ты выглядишь.

Когда вы привыкли к остроте ножа, то можете смело провести пальцем по лезвию или стиснуть его в ладони с точно рассчитанным нажимом. Вы можете даже держать лезвие между зубами, не порезав губы или язык. Но что, если вы коснетесь лезвия и почувствуете мягкую шелковистость кроличьей шкурки? Я опустилась на колени рядом с Фабьенной и положила руку ей на лоб. Он был влажным, но не теплым.

– С тобой все в порядке? – спросила я.

– А почему со мной что-то должно быть не в порядке?

– Ты разговариваешь как-то странно, – ответила я. – Я подумала, вдруг ты заболела.

– Некоторые люди никогда не болеют, – сказала она. – Я из таких.

– Да, конечно.

– «Да, конечно», – передразнила она. – Ты тоже такая, разве не знаешь?

Я знала, но не хотела ничего говорить, боясь, как бы злые духи не поймали меня на хвастовстве. В этом и заключалась разница между нами. Фабьенна не верила, будто что-либо, реальное или нереальное, может ей навредить. Мне тоже хотелось в это верить, но я была более осторожна.

– Жан умер, – сказала я.

– Да, я слышала, – отозвалась она.

Я ждала, что она прибавит что-нибудь еще. Она этого не сделала. Я достала из кармана заколки и сказала, что они из Парижа и я подумала, что каждая из нас может взять себе по одной. Фабьенна взяла стрекозу и посмотрела на меня сквозь ее полупрозрачное туловище, а потом повернула заколку к солнцу. Я подняла свою и посмотрела в том же направлении. Небо потемнело, а солнце смягчилось и побледнело, став похожим на полную луну.

– Кажется, я знаю, что это такое – не быть девственницей, – медленно произнесла Фабьенна, все еще глядя на солнце.

– Что? Ты имеешь в виду, что ты больше не девственница?

– Я такого не говорила, – ответила она. – Я сказала: «Кажется, я знаю, что это такое – не быть девственницей».

– Ты имеешь в виду, что научилась терять девственность?

Она повернулась ко мне со своим обычным насмешливым взглядом.

– Не будь бестолочью, – сказала она.

Это было облегчением: мы не изменились. Я часто чувствовала, что связана родством со своими братьями, сестрами и родителями только случайно, и часто думала, что, родись я в другой семье, это было бы не более чем еще одной случайностью. Но Фабьенна не была случайностью в моей жизни. Если бы Париж сделал нас чужими друг другу, я бы никогда больше туда не вернулась.

– Ты имеешь в виду, что узнала что-то новое? – спросила я.

Я подумала: если я узнала в Париже что-то новое, то будет справедливо, если и Фабьенна тоже что-то узнала.

– Что нового можно узнать?

Она была права. Мы познакомились с тем, чему никто бы нас не научил, наблюдая за животными на ферме, слушая похабщину пьяных мужчин и, когда мы были намного младше, шпионя за Джолин и ее парнем-американцем. Мы не были ханжами, но нас не впечатляла одержимость, с которой люди и животные занимались сексом.

– Я имею в виду… – Она повернулась ко мне, а затем покачала головой. – Нет, это бессмысленно. Ну, как тебе понравилась поездка?

Я очень о многом хотела ей рассказать, но теперь мне ничего не приходило в голову.

– Ты в Париже язык потеряла?

– Я написала тебе письмо, – призналась я, садясь рядом с ней.

– Я не получала никакого письма, – сказала она.

– Вот, я его не отправила.

Фабьенна посмотрела на запечатанный конверт.

– Я должна прочитать?

– Если хочешь.

Она небрежно сложила письмо и сунула в карман.

– Хорошо, что ты его не отправила, – сказала она. – Месье Дево мог бы его у меня украсть.

– Именно этого я и боялась!

– Знаешь, что мы теперь будем делать? Писать книги без его помощи.

– Ладно, – ответила я, стараясь показать, что мне все равно.

Она могла бы передумать, если бы поняла, как рада я была услышать эту новость.

– Ты уже должна знать, как писать книги, – сказала Фабьенна. – Мы должны полагаться только на себя.

– Ладно, – кивнула я.

– Тебе не интересно узнать, почему я больше не хочу, чтобы он нам помогал?

– Ждешь, чтобы я спросила?

– Обычно ты спрашиваешь, – вздохнула Фабьенна, – даже если знаешь, что я не отвечу. Раньше у тебя было полно вопросов. Ты не переставала их задавать. Но вижу, Париж тебя изменил.

Я могла бы возразить. Могла бы поклясться, что ни капельки не изменилась. Но сегодня в Фабьенне было что-то необычное.

– Что сделал месье Дево? – спросила я. – Мы его теперь ненавидим?

– Ну вот, теперь ты больше похожа на себя, – сказала она. – Нет, он ничего не сделал. Он не может причинить мне никакого вреда, понимаешь?

– Понимаю, – ответила я.

– Но он может навредить тебе, – продолжила она. – Вот что меня беспокоит.

– Как?

– Он может сказать, что книги написала не ты, а он. И люди ему поверят.

Я подумала о месье Базене, который собирался приехать через неделю. Я не хотела, чтобы мир узнал, что не я настоящий автор моей книги, хотя изначально и не хотела становиться ее автором.

– Что же нам тогда делать?

– Я точно знаю, как заставить его молчать, – сказала Фабьенна. – Но я еще не решила, насколько это необходимо.

По моему телу пробежала дрожь.

– Ты ведь не всерьез?

– Что не всерьез?

Если она действительно говорила серьезно, мне лучше было не произносить этого вслух. Я посмотрела на Фабьенну в надежде, что она прочтет мои мысли. Я не хотела облекать этот ужас в слова.

– А, – протянула она. – Ты подумала, что я хочу его убить? Так и впрямь можно заставить человека молчать, но нет, я