Куда улетает Ангел - Владимир Гаврилович

Слезы против воли текли и текли, а перед ней словно переживалось все сначала, пробегала в который раз вся жизнь. Боже, и за что с ней так? За что?!

7

— Какой-то неземной, Алёшка. Мечтатель… — тихо сказала Галка. И с грустинкой добавила. — Вот только о чем мечтаешь, боишься сказать…

— А это плохо, ты считаешь?

— Нет, это здорово… — девушка улыбнулась и, явно подбирая нужные слова, через несколько секунд продолжила. — Но… как-то странно, что в мире еще остались такие парни. Нет, не странно, скорее, удивительно. Я, признаюсь, всегда тебя уважала: ты, как мне кажется, знаешь, чего хочешь. И своего добьешься. Наверное, благодаря тому, что, как и Колька, мой несчастный брат, ты идеализируешь мир. А он далек от совершенства, увы…

— Это уже что-то из области философии… — рассмеялся Алексей. — Нет, я не идеализирую. Никого и ничего. Здесь я с тобой не соглашусь. Просто люблю все на свете. И эти качели, и эти сосны, и эти лавочки, и волейбольное поле перед нами, и эти березки… Людей, конечно, я тоже люблю…

— А меня ты любишь? — простодушно спросила Галка.

Он замолчал. Прямой вопрос застал врасплох. Парень не знал, как поступить. Сказать правду? Всю до остатка? Что вот уже два года страдает от любви, от безумного влечения. Как страшно переживал, каждый раз по-новому, когда после очередного школьного вечера ее провожал новый победитель кулачного боя, и уничтожал себя вопросом: ну почему же не он? И также до безумия ненавидел ее…

Впрочем, он ведь критически оценивал себя. Разве может среднего роста, худощавый, абсолютно ничем не выделяющийся парень, если не брать в расчет более-менее успешную учебу, претендовать на то, что принадлежало, казалось, более симпатичным и, главное, сильным? Ведь в их деревне сила была в почете всегда. Ум — потом. Может, все-таки стоит именно сейчас вывернуть наизнанку все, что происходит в его сердце, и облегчить душу? А вдруг посмеется? Ну почему он сомневается в ее откровенности? Она ведь сама сделала первый шаг? Так чего же стоишь истуканом, твоя мечта рядом, она с тобой говорит, и у тебя есть шанс…

— Теперь я уже и не знаю… — тихо ответил он, толкнул качели и вдруг отошел в сторону.

— Не знаешь? — не скрывала удивления Галка.

Алексею показалось, что она расстроилась, услышав такой ответ. В ту же минуту на лету девушка проворно соскочила с узкой доски-перекладины, прикрученной болтами к качелям и служившей сиденьем. Подошла к парню, стала напротив, совсем рядом.

— А раньше знал? — спросила прямо.

— Галь, это непросто… — оцепенел Алексей, опустив глаза.

Прошла минута, когда он, наконец, продолжил.

— Я не знаю, что происходит со мной… Я так давно уже…

— Любишь меня… — тихо дополнила Галка. — И, наверное, ненавидишь. Все из-за этих разговоров. Да?

Она также была взволнована, как и Алексей. На горизонте появлялись первые проблески зарождения дня. Девушка смотрела на парня, не отводя глаз.

— Галь… — несмело начал он.

— Я не такая, Алёша… — прошептала вдруг Галка. — Совсем не такая, как в деревне говорят. Я… смогу это… ты понимаешь… сделать, когда полюблю. Или только тогда, когда буду уверена, что меня действительно любят…

— Боже, я ни о чем таком… и не думал…

Он дотронулся до руки девушки и тут же отнял ее — словно его ударили электрическим током. Нет, на самом деле это ее руки были такими холодными! Вот же, дуралей, не догадался, что под утро девушке стало холодно! Он быстро снял пиджак и аккуратно набросил ей на плечи.

Галка не отказалась. Она молчала. Но вдруг ее худенькие плечи задрожали, и он почувствовал что-то неладное. Галка заплакала.

— Что с тобой?

— Ты мне не веришь? Кто мне тогда поверит, если не ты? Даже мать меня презирает… Плохо мне с ней, понимаешь? Как это жить и не любить свою мать… Она совершенно не думает ни о чем, кроме водки… — она вся дрожала. — А ты… ведь меня любишь, любишь, я это чувствовала всегда, но просто ты такой… нерешительный. И я… ведь тебя тоже…

— Галка, этого не может быть… — он был поражен этим внезапным признанием и растерян.

— Думаешь, я слепая? Бессердечная девчонка? — Галка вытерла слезы рукавом пиджака и посмотрела на него с обожанием. — Я давно все поняла. Ты можешь отрицать, но я права…

8

…Она всегда очень волновалось, ожидая первый день сентября. Еще с той поры, когда мама с бабушкой впервые привели ее в школу, осталось в ее душе ощущенье чего-то светлого и настоящего. Хотя, казалось бы, чего теперь уже волноваться: она ведь осталась на работе!

А могло ли быть иначе? Здесь, в специальной школе, она отработала немало лет. И словно это было вчера: перешла из деревенской десятилетки на подмену учительницы, ушедшей в отпуск по уходу за ребенком. Быстро пролетели два года, а когда та вышла на работу, Галина перешла на должность воспитателя. Да так прикипела, что осталась, хотя и место освобождалось учителя-предметника. Менялся статус школы, была она и интернатом для детей-сирот, и школой со специальным уклоном, а Галина Петровна оставалась с воспитанниками после уроков, жила их заботами и проблемами. Ее любили, звали мамой. Через годы, будто птицы, вылетали из гнезда во взрослую жизнь. И многие, обычно, вот чудо, самые тяжелые, непослушные и проблемные, сорвиголовы, на которых в интернате махнули рукой, слали ей поздравления, приезжали в гости, признавались, что скучают.

Последние годы детей в школе-интернате убывало: государство активно пропагандировало воспитание в семьях. Начальство не скрывало, что школу в любой момент могут закрыть. Досадно, но что сделаешь. Хотя и беспокоиться, как казалось, было незачем: она ведь не простой воспитатель, а воспитатель высшей категории. И уж кому, как не ей, найдется место в родных стенах!

Она очень расстроилась, когда последних детишек забирали в другое учреждение, и никто из уже бывших коллег не пришел с ними попрощаться. Забыли либо в хлопотах: коллектив был трудоустроен в разных местах по всему городку. Кто где. Она же наплакалась за всех, обняла каждого и поцеловала на дорогу. Перекрестила. А Олежек Мыслюк, с полнехонькими от слез синими, как само небо, глазами, обнял женщину своими худенькими ручонками сильно-сильно и жалостливо попросил:

— Мам Галя, забери меня!

Сердце ее, казалось, разорвется, лопнет на кусочки от отчаянья: нет, не может она! Не может. Так тяжело жить, сыну надо помогать…

Только и смогла шепнуть на ушко своему