Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

не хочется отсрочки. В общем, скорее бы сдать экзамен по органике. А время идёт так медленно! Две недели заполнены органикой – мочи нет. А там – история партии и защита дипломной работы. А затем – долгожданная свобода!»

«16 июня 1962 г. Завтра сдаю. Две трети сдавали вчера и сегодня. Кошмар: уже три неуда на госэкзамене есть! Что-то будет завтра».

«18 июня 1962 г. Сдала на тройку. Мы все плохо сдавали. Один Гена был на высоте. Я могла бы сдать хорошо, даже на пятёрку, но меня словно парализовало. Ладно. Не в оценке дело. Жалко Есафова. Он, бедный, к концу экзамена постарел лет на 10. Одна пятёрка, две четвёрки, остальные тройки, причём такие, что больше смахивают на двойки. Нам сказали, что мы мало занимались. Ничего себе мало. Я ещё ни разу столько не сидела перед экзаменом за книгой. А сдавать-то надо было аж два толстенных тома Чичибабина. Есафову обидно, видите ли: «Я всю душу в вас вложил, а вы?!» Три двойки на госэкзамене – это, конечно, нонсенс».

«19 июня 1962 г. Закипает раздражение. Мне противно, гадко, стыдно говорить всем, что я сдала на тройку. Я не уверена в себе. Надо взять себя в руки. Становлюсь психопаткой».

А почему так плохо сдала экзамен по органической химии? Было жарко. Я переволновалась. Сдавали перед госкомиссией. Билет из двух вопросов. Первый более или менее вопрос одолела, а на второй «Алкалоид чёрного перца» ничего не помнила – ни формулы, ни свойств алкалоида – и так и сказала: «Не знаю»!

«23 июня 1962 г. Доучились. Что снится современной Татьяне, или рассказ о том, как вредно учить химию».

Алёне приснилось: Вечеслав Ионович дал ей задание проанализировать мочу слона на индофениновую реакцию (сине-зелёное окрашивание изатина в присутствии тиофена). А есть ли тиофен в моче слона? – кто его знает.

Бедная Алёна во сне измучилась, пока слон лёг, пока она взяла в руки его член. Вдобавок ко всему мочи у слона не оказалось, как ни давила она его член. Однако капельку мочи всё-таки выдавила. Новая задача была не такая уж сложная: надо было испарить жидкость из мочи с фильтровальной бумажки и капнуть раствором тиофена. С этим она справилась. Проснулась вся в поту. Плевалась и причитала. А мы хохотали.

Я вдохновилась этим сном и разразилась стихами. Они были первыми в длинной чреде моих стихотворных опусов такого рода.

И снится сон Алёне в полночь,

Как будто химия сдана,

Но приказал ей наш Ионыч

Взять на анализ у слона

Мочу. Решимости полна,

Идёт Алёна в полный рост,

Слон падает, откинув хвост!

Презрев стыдливость и резон –

Ведь слово Ионыча закон! –

Берёт слонячий член руками

И сильно, сильно давит, давит.

Увы! Изнемогла она,

Струится хладный пот с ланит –

Такой огромный у слона,

И хоть бы капельку добыть!

Вняв жалобным мольбам и стонам,

Слон выдал каплю, наконец.

Анализирует Алёна –

Девчонка просто молодец!

Не зря органику учила,

Мочой бумажку намочила,

Со всей химической сноровкой

Бумажку сушит над спиртовкой.

Всю ночь трудилась. О, Есафов!

О, старый хрыч, хвала тебе!

Известно: химия не сахар,

Хоть сахар – химия вполне.

Органика засела прочно,

И это вопреки весне

Да так, что снится даже ночью

В девичьем безмятежном сне.

Мне жаль тебя, Алёна милая!

Присниться может тиофен,

Реакция индофениновая,

Ну а причём слонячий член?

Приснится ж девушке такое!

Как это стыдно, мерзко, гадко!

Алёна лишена покоя

И бьётся над ночной загадкой.

В нашей 29-й комнате, по моей инициативе, мы «издавали» рукописную стенгазету «Знозд» и вывешивали на двери внутри комнаты. Писали всякую чушь, рецепты каш, анекдоты и т. д. И это моё стихотворение тоже пошло в газету. Однокурсники забегали к нам, читали, хохотали.

По утрам мои девы уезжали на химфак, не дожидаясь меня. Я обычно час-два «досыпала», потому что была «сова» и накануне занималась допоздна в красном уголке.

Утром у себя в комнате подкрашиваюсь и навожу марафет на лице, а в дверь стук. Во главе с комендантшей входит группа каких-то солидных дяденек и тётенек. Комендантша говорит:

– У вас ключи от комнаты не сданы, значит, вы не уехали на занятия. И вот комиссия из Москвы знакомится с бытом студентов.

Один дядька читает нашу газету, смеётся и спрашивает:

– Кто это у вас такие стихи пишет?

Я засмущалась и вру:

– Да так: один парень-однокурсник сочиняет…

«27 июня 1962 г. Хочу музыки! Но некогда. Готовлюсь к ещё одному госэкзамену».

«28 июня 1962 г. «История – прямо пастью гроба». Чуть дышу, чуть живу. Дни подготовки – сплошной непроходимый труд. Столько надо прочитать!»

«3 июля 1962 г. Всё! История – 5. Дипломная – 5! Начинают появляться человеческие чувства. Ведь всё! 5 лет прожить в Свердловске – не шутка».

Защита дипломной работы прошла на «ура». Получила твёрдую пятёрку. Моими камфаратами я гордилась.

Узнала от хористок, что в консерватории тоже выпускные экзамены, а значит, Валя Анисимов будет петь. Пошла – консерватория почти рядом с химфаком. И слушала, как он пел арию Роберта из оперы Чайковского «Иоланта».

– «Кто может сравниться с Матильдой моей?» – пел он, и голос его запонял весь зал мощно, красиво. Но я заглушила свой «ропот сердца». В антракте подошла к нему, поздоровалась, поздравила с успешным окончанием консерватории и пожелала дальнейшей и успешной творческой карьеры. Рядом с ним стояла его жена, так что без особых эмоций говорила. «И отныне нам не по пути», – думала я. И больше я никогда не видела Валентина.

А после моего экзамена по истории партии случилась почти детективная история личного плана. В ящичке для писем на химфаке на моё имя лежал конверт с запиской без почтового штемпеля и обратного адреса: «Поздравляю с успешной сдачей государственных экзаменов. Борис».

Кто такой? Убей меня – не знаю. В общежитии, ближе к вечеру, комендантша позвала меня к телефону. Звонил этот самый Борис. На мой недоумённый вопрос он сказал, что мы с ним познакомились летом 1960 года, когда вместе собирали ягоды в Башкирии недалеко от Миасса. Я смутно припомнила, что было такое. Я, папка и братишка Генка отправились тогда на электричке по ягоды. Собирались ягоды плохо. Мы устали, облазив все горки и поляны. В это время встретили двух мужчин – старого и относительно более молодого, примерно лет 30–35. Мой словоохотливый папка, конечно, разговорился с ними, и мы так и пошли все вместе. «Более молодой» назвался Борисом.