Кержачка - Альберт Сергеевич Яковлев

Поставничев остановился против задумавшейся, забывшей обо всем Тамаре:

— Сомневаешься, Курасова? Можно доказать!..

Он вышел из комнаты, и долго его не было. Вернулся вместе с Павлом. Увидев жену, Павел вздрогнул, задержался на мгновение в дверях, но тут же, просияв улыбкой, шагнул ей навстречу.

— Что же ты молчал? — спросила она тихо.

— Так ты же, Томка, не разговаривала со мной!..

— Эх ты! Павлик мой…

Редко, очень редко плачет Тамара. Она «кержачка», она всегда стеснялась слез… Но что поделаешь, если так горячо на сердце, горячо и хорошо?

Так бывает, когда полюбишь снова.

Много, много еще пройдет времени, пока забудет Тамара пережитую историю. А может, и никогда не забудет… Глупая была: людям не верила… Думала: улыбка ее нужна людям, не любят, мол, хмурых. А они любили… Любили и глаз с нее не спускали все время. Попала в беду — выручили.

Вот какие они — люди!..

ВЕСЕННИЕ МЕСЯЦЫ

I

Толкнув ладонью железную дверь, Максим вышел в ветреный сумрак. Ожидая Сеньку, придержал дверь; из узкого проема в последний раз сегодня пыхнуло на него огненным жаром кузницы.

Выскочил Сенька, жалкий пижон, в коротком пальто и без шапки.

— Пошли?

— Пошли! — Максим пропустил его вперед и, сунув озябшие руки в карманы бушлата, зашагал следом по узкой, протоптанной в снегу тропинке.

Ветер был резок, сек лицо стеклянной пылью. Мгновениями ветер стихал, и тогда неожиданно по-весеннему теплело.

Вышли на главный заводской проезд — широкий, с асфальтовыми тротуарами, по которым спешили сейчас люди, — втиснулись в поток, и тот понес их к проходной.

Не дойдя до проходной, свернули у последнего корпуса, над первым этажом его синела вывеска столовой. Сенька задержался:

— Зайдем?

— А на что? — усмехнулся Максим. — Получу, пойдешь…

— А ты?

— Я не хочу.

Обогнули здание с торца, — там над дверью были другие вывески: «Почта» и «Сберегательная касса», — и вошли туда.

В тесном — повернуться негде! — и мрачноватом по-зимнему помещении почты-сберкассы никого из посетителей не было. Максим, присев к столу, заполнил разграфленный красным листочек и протянул его в оконце.

— Люся! — сказал он. — Выдай мне мои сбережения.

В оконце просунулось круглое веснушчатое веселое лицо:

— Здравствуйте, Крыжков! Вам сбережения? Пожалуйста…

Крутнулась деревянная вертушка, и снова — девичьи глаза с беззаботным солнечным отливом.

— Что же это вы весь вклад выбираете, а? Оставьте… на развод!

— А у него еще и свадьбы не было! — хохотнул Сенька.

Максиму не хотелось смеяться. Он молча взял требование и тут же у окошка переписал, оставив «на развод» рубль.

Хлопнула входная дверь за спиной, Максим обернулся и увидел Станиславу.

Да, это была она — красивая, стройная, в шубке пепельного меха. И строгая, даже здесь, не на работе. Узнав Максима, кивнула без улыбки и прошла к почтовому окошку. Вынула из сумки пакет: «Заказным, пожалуйста!..»

Максима окликнула Люся:

— Вот вам на свадьбу, Крыжов! Проверьте!..

Максим смутился, украдкой взглянул на Станиславу: слышит. Торопливо передвинул всю пачку Сеньке:

— Иди, ешь свой компот.

И почувствовал: Станислава смотрит на него серьезно, заинтересованно.

А Сенька, ничего не заметив, схватил руку Максима и сказал растроганно:

— Спасибо! Через получку отдам… Годится?

— Да ладно-ладно!..

Станиславы уже не было.

* * *

Сразу за проходной открылась Крыжову круглая заводская площадь. Была она пустынна: смена уже прошла. Матово белели фонари на железных опорах; внизу о железо бестолково билась поземка, подметая искрящуюся, как лед, брусчатку.

За темной трибуной у стенда с сатирической газетой заметил Максим людей. Выпуск, наверное, был свежий, но Максим не подошел: было не до того.

Он пересек площадь, шагая не споро, раздумывая о своем, вышел затем на проспект, скрытый от ветра каменными громадами домов. До общежития отсюда квартала три…

Думал он о Станиславе… Глаза у нее большие, серые и почему-то недоверчивые. Почему?

До этого Максим видел ее лишь на работе, в теплом уюте парткомовской библиотеки, вечно занятую писанием каких-то бумаг, но, казалось ему, не очень озабоченную этими самыми бумагами… И всякий раз восхищался ее красотой — строгой, тонкой, ее манерой держаться и разговаривать, так не похожей на манеры здешних девчат и женщин…

А вот сегодня увидел ее не в библиотеке. Совсем случайно. В сберкассу он редко заходит. А тут зашел: из-за Сеньки. Друг нынче сел на мель основательно. Двадцать пять рублей из февральской зарплаты отослал сестре, «на зубок» осиротевшему до рождения племяннику, да еще — в Бугуруслан, матери… Как тут не выручишь!

А Станислава, говорят, была уже замужем… И снова собирается. За инженера заводоуправления Вольковича, седого красавца, неприятного Максиму.

Уйду с дороги,

Таков закон:

Третий должен уйти!..

Поймав себя на том, что́ насвистывает, Максим усмехнулся.

* * *

Нелепое здание общежития, построенное местными конструктивистами лет тридцать назад, желто горело огнями. Поминутно хлопали массивные, как в министерстве, двери, выпуская и впуская в дом молодых жильцов.

Максим кивнул с порога пожилой, закутанной в полушалок вахтерше Зине и стал подыматься по лестнице — широченной, с медными шишечками на перилах. Только сейчас он почувствовал, как устал за день.

— Здравствуй, Максим!

— Здравствуй!..

На площадке второго этажа ждала его Зойка Голдобина. Максим чуточку растерялся: он шел и думал о Станиславе, пришел, а дома — Зойка.

— Ты меня ждешь? — спросил он на всякий случай.

— Тебя.

— Тогда заходи!

— Н-нет!.. В кино хочется, Максим!

Зойка стояла перед ним — юная, совсем школьница. Стояла и, по-детски светло улыбаясь, смотрела ему в лицо снизу.

— Так зайдем ко мне! — Максим повернул Зойку за остренький локоток, и она, легко упираясь, все-таки пошла.

В комнате Зойка сразу же пробежала к окну и прижалась к батарее, грея ладошки. А Максим, тоже не раздеваясь, присел к столу, смяв рукавом пластмассовую скатерку.

— Недавно пришла?

— Только что. Очень замерзла!

— Ну вот, а еще в кино собираешься!..

— А я вышла из техникума, мне тепло показалось. Забежала домой и — к тебе… «Путь к причалу» идет!

— Эта, что ли? — И Максим засвистел тихонечко:

Уйду с дороги,

Таков закон:

Третий должен уйти!..

— Кон-нечно! А ты уже видел?

— Нет, по радио передавали…

Максиму снова вспомнилась Станислава. Зойка не походит на нее. Курносая, маленькая… но с нею проще.

— Ты знаешь, Зоя, я устал маленечко, да и есть хочется. Ты посиди погрейся, а я в магазин схожу. Чайник вон, кстати, поставь…