Письмо из аппаратной - Андрей Андреевич Калашников

– Никита! А ну-ка посвети фарами в ту сторону!

Пронин отвлекся, а когда повернулся, Скворцов уже скрылся в яме.

Работа шла до самого рассвета. К моменту, когда кабель удалось соединить, у большинства бойцов пальцы едва сгибались от холода, а лица, покрытые инеем, были словно застывшие маски.

Старший лейтенант, не повышая голоса, коротко сказал:

– Закончили. Собираемся.

Кто-то тяжело вздохнул, кто-то досадливо выругался сквозь зубы, но в целом все были странно спокойны – вымотаны и притихши, как будто сама тайга вобрала в себя лишние слова. Лес потрескивал, а молчаливые ели стояли так же величественно, как и сто лет назад. Лишь Чутов, запрыгивая в кузов, пробормотал:

– Ну хоть не насмерть. А то ведь думал – замерзнем как декабристы.

Пронин устроился на прежнем месте. Ему показалось, что с момента выезда прошла целая жизнь. Он смотрел в темноту, которая постепенно бледнела. Начинался новый день – день, которого он так сильно ждал. За деревьями вдалеке вставало утро – ленивое, тусклое, как будто тоже не выспавшееся.

Никто не говорил. Лишь мотор гудел, укачивая. Кто-то задремал, уронив голову на плечо товарища. Скворцов сидел с краю и, кажется, даже не моргал, глядя куда-то мимо всех. Пронин избегал его взгляда. Но чувствовал – здесь что-то не так. И маленький тревожный колокольчик позванивал где-то в глубине сознания. Но вновь было не до него.

Грузовик подкатил к казарме и мягко притормозил. Разгрузка прошла без слов. Солдаты заходили по одному, будто возвращались не с работы, а с похорон. Только Слава, проходя мимо Пронина, негромко бросил:

– Вот и срастили кабель. Теперь срастить бы все остальное.

Пронин медленно стянул бушлат, повесил. В голове шумело и жутко хотелось спать. Но сильнее хотелось – к Лизе. Просто увидеть. Услышать. Почувствовать.

После обеда, придя в себя, Пронин направился на развод нарядных. Краем глаза он видел, как барабанщики военного оркестра тоже направились в сторону клуба – будет репетиция. Все шло штатно. И Пронин еще сильнее предвкушал свою встречу с Лизой и их уютный вечер за чаем и теплой дружеской беседой.

На этот раз в клубе снова была слышны звуки музыки, как в первый раз, когда Филипп доставлял Боровику особо ценный пакет Опорина. Как в тот раз, когда Филипп впервые увидел Лизу.

До приема-сдачи наряда оставалось еще время. Филипп не знал, чем себя занять. Он зашел в фойе и сел на скамейку в углу, чтобы никому не мешать, погрузился в свои мысли. Где-то в углу фойе потрескивала старая чугунная батарея – то ли остывала, то ли вскипала от злости. Пронин невольно обернулся: звук показался знакомым, но ничто не двигалось. Только воздух казался сухим и жарким. Все еще живо стояли в памяти снежная тайга, ночь, кабель, дрожащие пальцы. Он передернул плечами: «Был бы с нами Каруззо – наверное, управились бы быстрее».

Неожиданно дежурный окрикнул его:

– Эй, рядовой!

– Я, – откликнулся Пронин.

– Иди, тебя там ждут, – дежурный указал пальцем наверх. – В комнате для кружковых занятий.

Пронин насторожился: «В комнате для кружковых занятий? Лиза? Но зачем так странно, через дежурного?» Дежурный добавил:

– Знаешь, где это?

Пронин кивнул и направился к лестничному пролету, тяжело переставляя ноги.

Он не сразу сообразил, что в комнате кто-то есть. Из-за очередного старого шкафа, покрытого простынями, по-хулигански засунув руки в карманы, вышел Скворцов. Его лицо искажала гримаса боли и гнева, глаза были влажными. Он был не в себе.

– Я все знаю! – прошипел он свирепо, и Пронину вдруг показалось, что он услышал волчий вой где-то в ночной тайге. Филипп удивленно приподнял плечи. – Не придуривайся! – заорал Скворцов. – Я все знаю про вас с Лизой, а я ведь тебя предупреждал… – он медленно двинулся в сторону Пронина, как хищник, загоняющий в угол добычу. Глаза пылали яростным огнем. Пронину казалось, что он почти физически чувствует этот испепеляющий жар.

«Если я сейчас сделаю шаг назад – все кончено», – мелькнуло у него в голове. И он замер на месте.

Вдруг перед глазами у него словно пронеслись все тренировки по боксу: пригнулся – два по корпусу в солнечное сплетение; поднялся – мощный и быстрый удар в челюсть. Он мысленно готовился к атаке, но еще попытался остановить Скворцова, вразумить его:

– Не знаю, поверишь ты мне или нет, но между нами ничего не было.

Скворцов злорадно улыбался. Слюна брызнула у него изо рта. Пронин предпринял последнюю попытку:

– Скворцов! Остановись! Если мы подеремся, ничего хорошего из этого не выйдет для нас обоих, ты это знаешь!

Но того было не остановить. Подобно животному, Скворцов несколькими прыжками преодолел расстояние между ними. Пронин вскинул локти к груди, приготовившись защищаться. Скворцов набросился на него, его бешеные удары сыпались на Пронина с обеих сторон, не столько причиняя боль, сколько приводя в ярость. «Точно волк. В нем не сила, а дурь. Но как эту дурь из него выбить?» – пронеслось в голове Пронина.

Он выждал момент, когда натиск Скворцова стал ослабевать, пригнулся и, высвободив руку, закрутил корпус, вложив всю силу в удар снизу вверх. Удар пришелся Скворцову в подбородок, он попятился назад. Но этого было все еще недостаточно, чтобы свалить противника.

Пронин воспользовался этим моментом. Где-то в самых отдаленных уголках разума мелькнула маленькая вспышка, и внутренний голос сказал: «Не делай этого! Это конец!» Но это было лишь мгновенье, решение уже было принято. В три коротких молниеносных шага Пронин добрался до Скворцова и, не останавливаясь, нанес еще один прямой сокрушительный удар в подбородок.

Скворцов отлетел в сторону старого шкафа и внезапно провалился сквозь него. Сначала Пронин подумал, что Скворцов провалился внутрь шкафа, но тут же послышался оглушительный звон стекла, и Скворцов пролетел через него насквозь. «Зеркало», – понял Пронин, и руки его опустились.

Это был не шкаф. Это было старое перекатное зеркало, бог знает когда сделанное и бог знает кем здесь забытое.

Осколки вдребезги разлетелись вокруг. Скворцов лежал навзничь, укутавшись в белой ткани, на которой стало проступать красное. «Боже мой! – подумал Пронин. – Я убил его. Нет! Нет!»

В этот момент в комнату вошли. Пронин обернулся. Это была Лиза. Их взгляды встретились на мгновенье, и оба замерли в тревожном ожидании. Он стоял перед ней, как преступник на месте преступления, ловя воздух губами, пытаясь как-то оправдаться. Но слова не приходили. В висках пульсировало, в голове словно работал отбойный молоток.

Неожиданно Лиза бросилась