Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

Я снова не смогла заснуть и поэтому выбралась из постели и пошла на кухню за кофе. Мама сидела за столом, наматывая провод телефона на палец и слушая Дэнни. Над ней нависал отец.

– Поменяемся? – прошептал он. В этот момент он выглядел гораздо старше своих пятидесяти четырех.

Истерики Дэнни стали чуть реже, но, тем не менее, процесс был предсказуем. Этот телефонный разговор продлится не менее часа, хотя иногда он мог длиться и два. Родители тоже могут начать волноваться не в силах думать и обсуждать что-либо другое, и вот мама, наконец, решается снова позвонить Дэнни вечером или на следующий день, и по выражению ее лица мы поймем, улучшилось ли его настроение или нет. Каждый раз, когда это происходило, отец повторял фразу о том, что, возможно, что-то практическое, например, банковское дело или страхование, вызывало бы у Дэнни чуть меньше стресса, чем наука.

С собой на крыльцо я взяла кофе. Солнце уже нещадно палило, а небо было ярко-синим. Я услышала, как вдалеке стучит дятел. Сделав глубокий вдох, я взглянула на заросший болотистый берег – в сторону моря и дома Тилли и Генри, мечтая быть там, а не здесь. Скоро они вернутся из Провинстауна с благотворительного мероприятия, организованного группой помощи заболевшим СПИДом, и начнут готовиться к вечеринке, которая пройдет у них этим вечером. Краем уха я слышала, что среди гостей будет театральный критик из «Бостон Глоб» и его жена, художница и шеф-редактор «Провинстаун Артс», а также «сами Лэйн и Эрик», как называла их Тилли, подразумевая помощницу Лэйн и ее отца-скульптора. Признаться, я не сразу догадалась. Даже если Лэйн позвали только из-за ее отца, меня это слегка задевало.

Я провела двадцать пять летних каникул в Труро, и у меня было ощущение, что нет никого, кто знал и любил бы это место больше меня. Я знала, как загораются окна домов, стоящих у болотистого берега, когда солнце над заливом садится, прячась за горой Томс Хилл, знала, в какое время куропатка на дереве у моей спальни начинает петь свою песню. Я знала, что сотрудница парковки на пляже Корн-хилл наливает водку в бутылки для воды, а еще что капитан порта Труро не умеет плавать. Я участвовала в местном соревновании по «охоте на мусор»[15] три года подряд и три года подряд выигрывала. В последний раз мне удалось победить, потому что так уж получилось, что я знала о том, что Мильтон Райт, художник из Труро, был также родным племянником Уилбура и Оврилла, тех самых братьев Райт, которые придумали самолет.

Но теперь, представляя, как Лэйн и ее отец сидят на заднем крыльце у Генри и Тилли и рассуждают о достоинствах «постживописной абстракции», пока кубики льда медленно тают в их джин-тониках, я чувствовала себя здесь чужой, как никогда.

17

В ожидании, когда последние главы его мемуаров будут отредактированы, Генри продолжал закидывать «Ходдер энд Страйк» письмами. Он с такой силой он ударял по клавишам старенькой машинки, что я понимала: он писал не столько для того, чтобы узнать, когда же придут главы с фирменными зелеными пометками от Малькольма, сколько для того, чтобы излить свою ярость на его невнимательность. Первый ответ, написанный сотрудницей, занимавшей теперь мое место, пришел на второй неделе моей работы у Генри и разозлил его настолько, что он бросил письмо через плечо в мою сторону. Я прочитала, не без удовольствия отметив, что оно было совершенно бесполезным и вдобавок было написано безо всякого вкуса. Однако Генри был вне себя от другого:

– Восемь месяцев! Уж через восемь-то месяцев он мог бы снизойти до меня и прочитать хотя бы несколько глав.

Генри настолько упал духом, что я, не подумав, предложила позвонить Малькольму в надежде, что я могу что-то с этим сделать. Он посмотрел на меня с такой теплой и обаятельной улыбкой, что в этот момент мне показалось, что я вижу перед собой постаревшего Фрэнни.

Не желая разговаривать при ком-то еще, я пошла вниз, чтобы позвонить с телефона, который висел на кухне. Набирая номер, я заметила Тилли и Лэйн, они стояли возле выцветших садовых стульев, расставленных полукругом к теннисному корту. Тилли держала в руке лист бумаги и время от времени им размахивала, а Лэйн стояла напротив нее, скрестив руки. Кажется, их разговор был довольно напряженным – более напряженным, чем спор о неудачном переводе.

Девушка – новая секретарша Малькольма – ответила на звонок так, как будто мечтает получить роль в мыльной опере:

– Это офис Малькольма Уинга, и вы говорите с его секретарем, Джессикой Бланкен. Чем я могу вам помочь?

Я подошла к холодильнику, длины провода как раз хватило, чтобы открыть его и вытащить апельсиновый сок.

– Привет, можешь переключить на Малькольма? Это Ева.

– Ева. А ваша фамилия?

Я налила себе стакан сока.

– Моя фамилия Розен. Я раньше работала на Малькольма.

– Ева Розен, – медленно повторила она, очевидно, записывая мое имя на розовом бланке «Пока вас не было».

– По какому поводу вы обращаетесь, что мне передать?

Я вздохнула:

– Не переживай, мы с ним хорошо знакомы. Это личный звонок.

Я не стала упоминать имя Генри, уже догадавшись, что Джессика, скорее всего, знает, как низко в списке приоритетов находится оно. Джессика поставила звонок на удержание. Сделав глоток, я снова посмотрела на улицу. Тилли и Лэйн смеялись, их спор, очевидно, был разрешен. Лист бумаги, который был в руке Тилли, теперь лежал на траве у ее ног, а потом его поднял и унес ветер. Телефон переключился, и я услышала раскатистый голос Малькольма:

– Ну, красавица, как там жизнь в дюнах?

– Не соскучишься, – сказала я, глядя на то, как Тилли поворачивается и уходит в сторону дороги. Несколько секунд Лэйн смотрела ей вслед, а потом быстро пошла обратно в дом. Я отвернулась, чтобы не стоять лицом к окну, и попросила Малькольма рассказать правду о главах Генри. Есть ли надежда на то, что он сможет получить их этим летом?

Лэйн прошла мимо меня в кабинет Тилли. Она посмотрела на меня и, не говоря ни слова, закрыла за собой дверь.

Малькольм цокнул языком:

– Ева, Ева, Ева. Неужели ты не можешь отделаться от него с той же ловкостью, с которой делала это раньше?

– Брось, Малькольм. Я теперь на него работаю.

Я услышала