Девушка с лютней - Фатьма Алие Топуз

– Я лишь хотела сказать, что было бы чудесно распространить это искусство.

Несколько месяцев спустя брат Бедии был назначен каймакамом в каза, находящийся очень близко к Стамбулу. Бедия очень обрадовалась, услышав эту новость. Она думала, что теперь сможет часто видеться с любимым братом. Она ждала телеграмму от брата. Телеграмма пришла… Но что в ней было?

Однажды во сне Бедия увидела Шеми. Он говорил ей: «Сестра, дом Михрибан сгорел! Ей негде жить!» На что она ответила: «Ах, брат мой! А разве у меня нет дома? Пусть приезжает!» Проснувшись, она была опечалена этим сном. Она пошла к одной из своих близких подруг и рассказала ей: «Ах! Мне совсем не понравился этот сон! Лишь бы всё было хорошо!» Когда она сидела в гостях, ей принесли телеграмму. Никто в доме не знал, что сказать Бедии. В телеграмме сообщалось о смерти Шеми.

Через несколько недель Бедия открыла двери своего дома для Михрибан и Рустема. Михрибан обняла тетю, а верный Рустем, находивший наибольшее удовольствие в служении своим хозяевам, упал к ногам своей госпожи. Поскольку Шеми долгое время не работал и находился на содержании государства, то законная выплата, полученная Михрибан, была небольшой. Этой суммы едва хватило на лекарства для бедной девушки. Им нужны были деньги на содержание дома. Но где она могла их взять?

Они смогли прожить так некоторое время. Но каким образом, никто не мог понять, и Бедия никому не рассказывала. Вещи, одна за другой, уходили в бедестен[47], и на вырученные деньги они продолжали жить. И когда дело дошло до последней шубы, до последнего бархатного кафтана, последнего шелкового платья, последнего сервиза, Бедия начала задумываться. Ей нужно было найти решение до того, как и эти вещи будут распроданы. Ведь деньги скоро закончатся… А что потом? Этот вопрос оставался без ответа.

В доме больше не было мужчины, который мог бы работать и содержать их. Рустем, который путал арабский и эфиопский языки и не умел толком разговаривать по-турецки, мог бы податься в грузчики, но на эти вырученные, может быть, шестьдесят пара[48] не смог бы прокормить себя и их и содержать дом. Но даже работать грузчиком он не мог. Смерть господина подкосила его, когда они приехали к Бедии, он уже был болен, тело его ослабло. Михрибан тоже не выдержала горя утраты отца, всё время лежала в постели, не в силах двигаться. Три души, и две из них больны… Как они могли выжить? Они были больны и слабы так же, как и Бедия, когда она приехала к Шеми. Тогда Шеми тратил все свои деньги на ее лечение. Бедия сейчас тоже тратила всё, что имела. Но этого не хватало! И что же будет потом? Из них троих только она, Бедия, могла работать. Ей нужно было найти работу, найти деньги! Но как? Этот вопрос был таким же острым, как и «что потом?». И ни на один из этих вопросов ответа у Бедии не было.

Тогда ей вспомнились слова, сказанные Хелулой на террасе. Она затрепетала от ужаса. «Когда женщине нужно зарабатывать…» – говорила она. Да, теперь она вспомнила. «…что она может продать? Что она может предложить?» Бедия вспомнила и ответ, который тогда ей дала. Но ведь нужно помочь этим бедным больным! Надо найти им врачей, купить им лекарства! Нельзя же дать им умереть! Но для Бедии это было невозможно! Если она была готова выбрать смерть для себя, то не могла позволить умереть им! Нужно было работать, зарабатывать для них! Но как? Снова это «как»! Что она могла предложить? Что она умела? Что она могла продать? Продавать больше было нечего. У неё не осталось ничего, кроме собственного тела.

Кто же позаботится об этих трех несчастных душах? Но даже для её друзей и приятелей, которые приходили к ней встретиться, поговорить, послушать её музыку, не то что они втроем, даже она одна стала бы непосильной обузой. Она понимала, что для того, чтобы найти работу, ей нужно было быть здоровой. Болеть ей было нельзя. Ведь это тело, её несчастное тело, было так необходимо им троим. Это все, что у неё было. Но как она могла его использовать? Она думала о словах Хелулы, что можно было продавать свои улыбки, взгляды и игривые манеры. Да и сама Бедия была красивее и Хелулы, и Науме. У неё было всё: и голос, и мастерство игры, и молодость. Она могла бы зарабатывать, как они. Она могла бы утонуть в золоте и драгоценностях. Эти мысли не давали ей покоя, но вместе с тем и приводили в ужас. «Так нельзя! – говорила она себе. – Это тело нельзя использовать для улыбок и кокетства! Нужно честно трудиться!» Она не хотела продавать свои улыбки, как Хелула. Она не хотела петь и играть на публику, как Науме. Она хотела продавать результаты своего долгого и упорного труда. Не кокетничая, не флиртуя, не охотясь за сердцами, напевая «ах, любовь моя!». Она хотела работать с честью и достоинством, трудиться со всей серьезностью и строгостью. После долгих раздумий Бедия надела свое последнее платье, последний кафтан, последний платок, последний чаршаф, предупредила Рустема и Михрибан, чтобы сегодня вечером её не ждали, и вышла из дома.

Я обрадовалась, когда она пришла ко мне под вечер. Она до поздней ночи играла нам на уде. Утром мы снова с ней разговаривали, и она, раскрасневшись, сказала мне:

– Ситти! Помните, вы рассказали мне кое о чем? Теперь я это сделаю!

Я не поняла, о чем она говорит. Что такого я могла ей сказать? Никак не могла вспомнить.

– О чем ты? – спросила я.

Она никак не могла сказать. Она краснела, её дыхание сбивалось. Слёзы катились из её глаз, она пыталась их сдержать. Пересилив себя, она наконец сказала:

– О том, что мне нужно давать уроки!

Тогда я всё поняла.

– Верно.

– Мне нужно найти учеников. Найти место для занятий.

– Это вовсе не проблема! Пустяки! Даже не переживай об этом. Есть только одна вещь, о которой стоит подумать. Ты быстро найдешь учеников, пока народ интересуется удом. И кроме мест, которые я могу порекомендовать, тебя захотят нанять другие люди. И когда к тебе обратятся, не соглашайся сразу, скажи: «У меня много занятий. Я подумаю, смогу ли найти время, и сообщу вам в ближайшие несколько дней». И обязательно возьми их адреса. И в эти несколько дней никому не говори, не показывай виду, что