Под уральским небом - Тамара Петровна Москалёва

обо всех всё знали. Вот и про Ксеню с Алексеем… Его скоро повысили в должности. Похоже, и зарплату прибавили. Ксеня с детями не рассиживалась – что с тем, что с этим, сразу же отдала их в круглосуточные ясли. Да… – хозяйка вздохнула опять. – Пролетало время, парнишки подымались – сами себе хозяевами. Младший, Родька, здоровьем крепкий был, а вот старший – Николай, рос хилый на лёгкие. Да и чему удивляться-то? Он, бывало, с мальчишками на речку как с утра убежит, так и бра згается-рыбалит до вечера. А речка здесь, сама знаешь, насквозь прожигает. Видно, намёрзнется в ледяной воде, потом кашляет всю ночь, аж на улице слыхать. Утром Ксеня упрашивает соседей в больницу с сыном сходить – некогда, мол, самой-то. Соседи с Колькой к врачу идут, а мать его в школу ли на базар торопится – деньги на дома зарабатывать. Видишь, как… Сколь раз и я с её парнем-то по докторам ходила. Учительница – отказать неудобно. На лето Ксеня отправляла Колю в здешние санатории. Горный воздух для лёгких – в самый раз. Ну а младши-ий… ох, озорной бы-ыл… тц-тц-тц… – Мария Семёновна покачала головой. – То раздерётся с кем, смотришь: опять с расквашенным носом бежит, то вместо школы – в чужой сад нырнёт, помнёт, изломает всё. По деревьям лази-ил – не хуже обезьяны. Бывало, вскарабкается на свой орешник, еды туда натащит и сидит – на ветках качается. Оттуда Тарзаном орёт или песни горланит. Не раз и не два соседи-то его согнать пытались: «упадёшь-расшибёшься!» Не-а, никого не слушался!

Однажды также вот залез на самую верхушку (и как только не боялся?..), ну и сидит там качается… а ветка-то возьми и обломись! Он и упал с самой вышины. Ребята и взрослые, кто поблизости был, подбежали, а Родька – ничего! Встал, отряхнулся и домой пошёл… ага. Ты ешь виноград-от – сла-адкий! О-ой, слу-ушай, – рассказчица вдруг ладошкой шлёпнула себя по лбу, – ведь забыла совсем! На-ка вот, винцо виноградное, в прошлую осень мяли. Угощайся. И я с тобой чуток за компанию… – налила по стопочке бурого вина, пригубила. – Правда, вкусное?.. Вы не жмёте на вино-то? Нет? Тогда пробуй-давай! – Мария Семёновна допила остатки, отставила стаканчик. Отряхнула фартук и села поудобнее. – Ну… короче говоря, ещё раз повторю: мальчишки жили сами по себе. Вот скажи ты мне, у кого дети будут под присмотром, если мать с отцом без продыху работают, а бабушек-дедушек нету? – спросила она. – О школьных продлёнках тогда и не слыхали. То-то и оно… Ну, значит, через какое-то время… стали замечать, что младший – Родька-то, не растёт совсем, а из ключицы… горб лезет! Тут ещё эпилепсия стала валить-душить парня. Вот тогда-то мать и забегала с ним по больницам! А там сказали: «Раньше надо было…» Вот те и так! Шли годы, родители надрывались-достраивали дома, облагораживали. Ребята взрослели. Болели. Одногодки в армию начали уходить, а эти – в слёзы… тоже в армию охота! – Мария Семёновна поморгала бледными ресницами, – Родиона перекособенило всего: день ото дня он делался ещё безобразнее, ещё злее. Ребята-ровесники его жалели, а вот мелюзга… Бывало, дразнит всяко по-всякому, обзывает, а он – ревмя ревёт, зубами скрипит. Нахлобучит какую-то пилотку да с солдатским ремнем бегает за этой мелкотой. Поймает кого, до крови излупцует. Кидался он и на мать, виноватил, что не досмотрела за ним.

У старшего – Николая, к тому времени признали туберкулёз. Какая там армия? – Мария Семёновна пожала плечами, – и тоже на мать обижался. Младший с грехом пополам одолел девять классов, сел на инвалидность. Старший оканчивал финансовый техникум. А тут – опять беда: неожиданно Ксеня умерла: сердце. Видишь, как жизнь людями играет… – Хозяйка посмотрела на меня, протянула жёлто-бурый персик, – на-ка вот этот «голый» съешь. Не кислый? Урюк вон бери. Не надоела я тебе с рассказом-то? Нет? Ну слушай дальше:

– Росли и мои девчонки. Старшая, Анюта, едва окончила школу, не спросясь, выскочила взамуж за лоботряса-одноклассника. Жила у свекрови в Душанбе. Следом и вторая – Стешка, мужа в халупу привела. С ними втроём теснились. Но мы-то ещё ничего жили. – Я молодым отвела уголок. Оно – «в тесноте – не в обиде». А вот старшая-яа… ой-ей-ей… как вспомню… – Марию Семёновну аж передёрнуло, – со свекровкой нелады. А уж как двойню родила, совсем пошло-поехало! Скандалы, драки! У Анютки от расстройства молоко пропало. У меня за дочку, веришь, сердце кровью обливалось. Я младшей, Стеше-то, хибарку оставила, а сама уехала поближе к старшей. Сняла барак, Анюту с двойнятами к себе забрала. Устроилась в магазин уборщицей и охранницей. Ночью сторожила и полы мыла, а днём – с внучатами. А они горла-астые… ой… Детских смесей тогда в помине не было – сами кашеварили… Ну и я, бывало, свою сиську пихну одному-другому… (бабка-то я – молодка была, до сорока не дотянула). Ребятишки присосутся к титьке-то, почавкают и сплюнут. А у меня, ты не поверишь… – Мария Семёновна рассмеялась, – у меня потом молоко появилось! А следом и у Анны молоко пришло. Вот мы с ней напару и подымали мальцов. Ну а потом Анюта сошлась со своим. Барак, где они квартировали, хозяева затребовали назад. Ну что… я вернулась в свою хибару к Стешке. Анна снова ушла к свекрови. А там, у её свекровки-то – свой табор! – второй сын с женой и детьми – самим жить негде, а тут ещё моя Анька с семейством. Вот так, на головах друг у друга и жили.

Кувырком катились годы. Анютка с мужем всё сходились-расходились да чужие углы считали. И я – около них. А тут у младшей, Стеши, дети народились. – «Мама, помоги». Так я и моталась на две семьи. Внуки подросли: того и гляди, и они жениться надумают. – Мария Семёновна громко вздохнула, протёрла потное лицо. Подбородок подпёрла ладонью и, покачивая головой, с удовольствием освобождала душу:

– Ну что же? Годы проходят, я старею, а ни кола своего, считай, ни двора… Про мужиков вообще молчу. Были ухажёры, но всё думала: «мужу вниманье надо, а как же дочки с детишками без меня? Пропадут ведь…» Да… Приехала я, значит, как-то к младшей – Стеше. И вот иду по базару, смотрю: Алексей – Ксенин муж из лепёшечной – мне навстречу семенит. Опечаленный. Какой-то неухоженный, помятый. Разговорились. Сказал, что Ксеню схоронил (а я и без него эту весть-то слыхала). Вот, дескать, с сыновьями такое несчастье. И заплакал… прямо слезами заплакал… Дескать, младший донимает. Дерётся. Мол, трудно мне