Под уральским небом - Тамара Петровна Москалёва

Лихолетье

Видений пёстрых вереница влечёт, усталый теша взгляд, и неразгаданные лица из пепла серого глядят.

Афанасий Фет

Стреляный воробей

Да… Поносила меня нелёгкая по матушке-России.

Вот и сейчас обряжает бабуля в путь-дорожку и наказывает:

– Митюша, будешь в наших краях, не поленись, сходи к бабке Стюре с Митрофаном. Старые они уж теперь, одинокие… Там и поживёшь денёк-два, чем на постоялый двор идти. Посмотришь, где сам родился-крестился. Поди, забыл соседских-то деда и бабку, а? Я им тут кой-чё положила, вот и порадуешь гостинцем. От меня поклонисся.

– А почему одинокие-то?

– Дочка в младенчестве померла. Стюра больше и не рожала. С Митрофаном двух послевоенных сироток приютили, образовали, на ноги поставили, те разлетелись в разны стороны. Родителев теперь и не знают…

Управился я с делами, приехал в памятные места.

Май. Капли бывшего дождя срываются с крыш, смачно шлёпаются о раскисшую землю. По-летнему тепло. В лужах хохочет солнышко. Красные флаги трепыхаются на воротах. По тропинкам плетётся-волнуется развесёлый народ: кто с собой серьёзно разговаривает, кто – подруге-приятелю чего-то громко доказывает, размахивает для понятия руками. Трезвые, кажется, только груднички в колясках да голуби, деловито снующие под ногами. Сегодня праздник – день Победы! Из окон радостно громыхает: «Я – на тебе, как на войне-е! А на войне – как на тебе-е…», «Ты такая страшная – ненакрашенная страшная и накрашенная – страшная!»

Иду-вспоминаю с малолетства оставленные улицы. Пытаюсь представить бывших соседей – бабу Стюру и деда Митрофана-старого фронтовика… Как живётся им в наше нелёгкое время? Кручу головой, верчу бумажку с адресом… Мимо поторопилась женщина – задела тугим животом, выпирающим из пальто. Она тащила за руку рыжего парнишку, тот едва успевал.

– Девушка! Подскажите, где…

– Кого вы ищете? – остановилась женщина – румяная светлоглазая молодуха. Она пухлыми обветренными руками пробовала стянуть полы расстёгнутого на большом животе пальто. Я назвал. – Пойдёмте, мы живём рядом!

Издали донеслась гармошка. Мальчонка сорвался вперёд. «Сергунька, не упади! – крикнула мамаша, а мне заметила: – Это дядя Митрофан играет. Они вон там живут!» – Женщина указала на домишко с красной звездой. Там, у ограды зелёная лужайка грелась на солнышке. Дрались воробьи, не поделив хлебную корку. «Кх-хха-аррр!» – откашлялась пролетавшая ворона и, ловко ухватив корку, села на ветку. Щенок потявкивал, виляя пушистым хвостом-бубликом, разгоняя птичек. Крупный старик в тесной заплатанной фуфайке, покачиваясь на завалинке, ляпал корявыми пальцами по кнопкам хромки. С настроением выворачивал цветастые меха, наклонив голову в солдатской шапке с отвислым ухом. – Сердечная мелодия, рыдая, неслась по округе… Сергунька стоял возле, открыв рот, слушал… Мы подошли. – Гармонь замолчала.

– Ну как, Сергуха, ночью-то рыбы много наловил? Уху исть будем? – спросил дед мальца, хитро подмигнул матери.

– Ничё не наловил!

Старик отставил гармонь. – А сёдни воды сколь выдул? – снова спросил он мальчишку. Тот мотнул кудлатой головой. Дед, не обращая внимания, продолжал: – Ага… Много, значит. Ну держись, матрас! Обфуришь теперчи всю постель! Рыбы теперчи у мамки с папкой мно-ого будет!

– Да не пил я воду! – вскочил карапуз и юркнул в соседнюю калитку.

– Митрофан Евсеич, вот… паренёк к вам. – Женщина ушла.

Я стал объяснять, кто такой, откуда. Щенок залился звонким лаем.

– Цыть ты! Дай с человеком поговорить! – старик поднялся, отогнал собачонку во двор. – Погоди… вспомню… – он внимательно оглядел меня. – Да-а… вырос… совсем взрослый, сходственность с отцом больша-ая. – Похлопал меня по плечу. – Айда в дом. Вот Стюра-то обрадуется!.. – в сенцах подивился: – Ак чё ж… не сообщили-то?

– Да не хотел беспокоить, – оправдался я.

Дед пошоркал ноги о кружок у двери. Кряхтя, снял с валенок галоши. «Вытирай обувку, ишь грязи-то поналипло… да скидавай, а чувяки[7] вон под лавкой возьми-надень, – подтолкнул легонько. – Проходи-айда…»

Я вошёл в светлую горницу – сытно опахнуло щами и опарой. Осмотрелся. – У печки в пол-избы, прикрытой цветной шториной, словно вросший, громоздится кованый сундук с самодельным лоскутным одеялом. Сбоку притулился мешок, должно быть, с шерстью для вязанья.

С подоконников из-под узорных занавесочек вытягивает сочные щупальца столетник. Свежие половики-дорожки разбегаются по горенке. За вышитым полотенцем в углу таинственно мерцают иконки. Лукаво водит зрачками в такт маятнику кошечка на ходиках. На тумбочке – маленький телевизор, заваленный газетами. Со стены, над высокой кроватью с подушками, улыбается лихой солдат в краснозвёздной пилотке. Солнечные лучи из окон ровными белыми полосами тянутся по полу и, взбираясь на кровать, высвечивают фотокарточку, с которой смущённо глядит симпатичная дивчина. Рядом – со своей фотографии салютуют две пионерки с бантиками.

Мы с дедом Митрофаном присели на лавку у широкого стола с вязаной скатертью, застланной потёртой клеёнкой.

– Вот так и живём… – Дед поднялся. – А это куфня, – он толкнул дверку в стене. Там худенькая старушка проворно что-то стирала. – Тц-ц!.. Гость в доме, она стирать взялась! – незлобно ругнулся дед. – Стюра! Слышь, чё говорю?! Хватит канителиться-то, гостя встречай-давай!

– Какого гостя? – не поняла хозяйка, выглянула. – О-ой! Митрий! Сразу узнала! – обрадовалась она, наспех вытерла руки о фартук, обняла. – Хм, вот какой стал!.. – восхищённо сказала старушка, шмыгнула носом, – да… ишь, как время-то бежит! бежит время-а… – хозяйка отстранила меня, внимательно глянула в моё лицо, снова придержала, – а я вчерась весь день ика ла, веришь. Так и подумала, вспоминат кто-то… – Тут же спохватилась: – Щас только… свитру в сенях раскину… – Вернувшись, забренькала посудой.

– Надолго к нам? – поинтересовался дед.

– Завтра уезжаю.

– На мало чё-то… мож, на ещё останисся?.. – тут же понял: – Ну да, оно, конечно… дела делать надо…

– Дядя Митрофан, это вот… – Я разложил на столе продукты, купленные специально. Поставил бутылочку красненького.

Хозяйка принесла миски. Стала раскладывать приготовленье. – Вот… картошечка, грибочки, огурчики – ай-дате-ешьте… капустка вот… холодец рыбный. Пирожки с грибами, энти вот с морковью. Разносолов больших нету, но… чем богаты. Всё с огорода. Без огорода, не знай, как бы тянули… – Увидев продукты, смутилась: – Зачем?.. Смотри, на столе-то всего полно. – Она нарезала колбасы, остальное отнесла в сенцы.

– А это – от бабули, – я отдал старику нарядную рубашку, старушке протянул шаль. Дед тут же примерил обновку. – Погляди-ка, впору! – он кашлянул, подошёл к зеркалу, пригладил волосы, – поспасибуй Мане от меня!

– Красивая рубашка! – похвалила тётя Стюра и накинула платок, – ой, а шалёнка-то как хороша! – тоже покрутилась у зеркала, расправила концы на плечах.

– А ну-ка, старуха, повернись, теперчи дай я погляжу на тебя маленько! Ну-ка, ну-ка!.. – У-у кака ба-арыня! И, правда, к лицу!

Старики радовались нехитрым подаркам. Обнимали, целовали меня. Тётя