Под уральским небом - Тамара Петровна Москалёва

Ну а я считался ходячим. Таким раны не обрабатывали, а просто нову повязку сверху старой приляпнут и – хорош! Сколь-то дён прошло, плечо моё прям заполыхало! Боль наизнанку ключицу выворачивать взялась. Сердце, иной раз, та-ак захватит… волком вою от боли! Когда распороли с плеча кровяной-то панцырь, а оттудава… черви живыя и посыпались! вонища… у-ух…

Прости меня, Митрёха, Христа ради, что за столом поминаю такое, но… сам просил… Да-а… Ну вот тада тока и обработали по-настоящему. Но личинки-то мушиные, сказывали, специально в раны сажали и там держали, они, мол, от гангрены спасают. Короче говоря, вскорости отправили нас в Челябинск. Пока ехали тоже натерпелись: без воды, без еды… Не берусь уж больше сказывать, но только в челябинском-то госпитале и отоспался. Да и с едевом-то, конечно, получшело. А потом – снова фронт. И… новыя исторьи. А уж их… я те до другого разу оставлю.

Дед Митрофан, сутулясь и вздыхая, подошёл к образам. «Матушка-заступница, Пресвятая Богородица…» – губы его зашептали молитву: «Пущай земля всем товарищам моим, усопшим… пущай им земля пухом будет! Всем». Старик помолчал, потом встрепенулся, похлопал меня по плечу, поглядел в оконце.

– Вишь, Митрёха, весна на дворе… листочки проснулись. Хорошо-то как. Нет, не ценим жизь – дар господний… не ценим. А вот, как петух-от клюне-ет, о-о-о… тада и… – Дед вздохнул. – Двое нас, фронтовых, в прошлом годе было. Ноне я один остался. Да… Школьники вон вчерась кисет подарили… – Дед сел на сундук, натянул на голову резинку с очками, взял с телевизора газету, положил на колени. – Читал, чё пишут-то? – он постучал серым пальцем по газете, – вишь, казна деньги в долг даёт, бери-не хочу! Хошь, стройся: ферму каку ли чё… А хошь, дело своё затевай! Поросят заводи хоть тыщу штук, – старик невесело усмехнулся: – Только глаз востро держи, чтабы не украли! А то поле-огород засевай хоть картошкой, хоть… кулубникой. – Глядя на меня поверх очков, сказал убеждённо: – Нонче только лентяи не живут нормально, вот што я тебе скажу. – Помолчав, пригорюнился: – Ох, Митрёха, умирать-то как неохота… Счас тока самый и пожить бы. Да молодь торопит-подталкиват, мол, ослобоняй место на земле. А так… скинуть бы годков… с десятка два-три… Э-э…я бы показал вам, нонешним-то, как жить надо при сичасном положеньи! – Дед хрякнул кулаком об стол. Приподнялся, было. Ноги не сдержали, снова присел. Развернул газету. – Та-акс… поглядим… чё нам сёдня пишут… Ага, вот, смотри, чё пишут: «Сегодня российская деревня с переломанными костями: она унижена, оплёвана, пропита, распродана… Но дух крестьянский всё так же крепок. И поэтому мы верим, что, благодаря деревне, Россия вновь станет мощной державой» – Вот! И я об тем же! – дядя Митрофан прямо посмотрел на меня. – Я больше те, Митрёха, скажу: – Я – ста-арый воробей… стреляный и знаю, нутром чую: вытащимся из болота, вы-та-щим-ся, не впервой! Люд наш могутной! Ага…

Я удивился: кто-то винит-костерит теперешнюю жизнь, а деду при своём скромном житье-бытье видится радужный просвет. Мы проговорили до сумерек.

– Чего же на память-то подарить эдакое… заветное?.. – тётя Стюра встала посреди избы в растерянности. Хлопнула себя ладошкой по лбу, – щас! – Вынесла из кладовки большую цветастую подушку и хозяйственную сумку. – Вот, подушшонка пуховая! А тут… в банке… компот брусничный.

– Хм… нашла заветный подарок – подушку! – хмыкнул старик, хрустя газетой.

– А я думаю, неплохо! Сама подбирала: пушинка к пушинке. Чистый лебяжий. Думаю, Мане пондравится.

– Ну вы тут разбирайтесь, а я… засну маленько… здеся, на сандуке… – дед Митрофан позевнул сладко, протяжно. – Слы-ышь, мать, сы-ыростью-ю сквозит откудаф-то, о-о-хо-хо-о… – Приоткрыл шторку, – а-а… вон вишь, небо осердилось. К дожжу, должно. А ты постели Митрёхе на печке. Да не забудь кошму под перину подоткнуть… Обряди-и его в до-оро-огу-то как сле-едо-оват… о-охо-хо-о…

– Да сделаю всё! Спи-давай!

Старый солдат, не снимая очков и солдатской гимнастёрки, побрякивая медалями, устроился прямо в валенках на сундуке. Укрылся вчерашней газетой, засопел…

ВОРОЖЕЙКА (рассказ бабуси)

Моя бабуся, Лидия Александровна, была черноволосая, лицом смуглая. Всяк её за свою принимал. А уж ворожила – куда там цыганке! Желающих судьбу узнать особо не поважала. Да и власти на это занятие смотрели подозрительно.

Долгую жизнь прожила бабуся… Бед хлебнула немало.

Частенько я просила её поведать какую-нибудь историю о себе.

* * *

– Ну так слушай – В войну это было. Павла, мужа моего – деда вашего, на фронт угнали. А я осталась с двумя маленькими ребятёшками на руках. Ши-ибко голодали… ой… как вспомню… Продукты получали по карточкам.

Однажды, на беду, кто-то возьми и укради все карточки-то. А я тоже… тетеря… прозевала. Каке были запасы – подобрали подчистую, в доме крошки не осталось. Ну чё делать? Чем детей кормить цельный месяц?

И вспомнила я про ремесло своё. Решила по здешним деревням походить – поворожить. Там-то народ чуть посытнее жил. Схватила ребят в охапку и – пешком. А зима на дворе. Буран. Дороги позамело… Долго шли. Уж тёмно стало. Насилушку добрались до ближней деревни. Чуть не застыли было. Устала, под собой ног не чую… Шутка ли, двоих тащить? Да мешок за плечами. Постучала в крайний дом. Во дворе собака забрехала. За ставнями голос женский:

«Кто там? – спрашиват. – Чего надо, на ночь глядя?» – «Ворожить пришла, – говорю, – откройте Христа ради! Не одна я – с детями малыми».

Впустили. В избе жарко топлено. Просторно. Хорошо хлебом пахнет. Коза в углу голос подала, забеспокоилась.С полатей белобрысеньки мальцы повысунулись. Дед на печи кряхтит: «Кого ишшо там принесло?»

Я хозяйке обсказала всё, как есь. Так, мол, и так… Спасать, де, ребят своих от голодной смерти привела… «Ворожила когда-то. Сказывал народ, будто правду говорю. Созови людей. Погадаю, подскажу чего… Только денег не беру. Если съестное чё принесут… ребятёшки оголодали совсем». Хозяйка, молода бабёнка, помогла ребят раздеть. Усадила всех за стол, по кружке молока с хлебом принесла, чугунок картошки нелупленой. «Ешьте… Спать ребят вон на полати к моим положим».

А дело-то, как раз, на Святки было. Ночью сбежались в избу бабы со всей деревни. Кто яйцо притащил, кто хлеба, кто картошки… Война… У каждого свой интерес, у каждого – кто-то на фронте. Одной – письма давно нету, другая похоронку получила – не верит. Ворожили всю ночь: и на обручально кольцо в тонком венском стакане (стакан-от я с собой из дому прихватила), на блюдечке – духов вызывали. Прикидывала я и на картах…

Уж и не вспомню щас, кому чего говорила. Удивлялись: точно всё рассказывала. Да… На следущу ночь да ищо