Любимая звезда - Анна Радзивилл

И всё-таки – была. Только это случилось так давно, как будто и не с ней. Это было так недолго… Чуть-чуть зимы, весна, лето и чуть-чуть осени. Вот и всё. Коротенькая такая песенка, которую удалось спеть гениально.

Почему же душа её плачет о нём всю жизнь? Сколько лет-то прошло? И не вспомнишь, и не сосчитаешь. И всё это время они с ним живут в одном городе, правда, не настолько маленьком, чтобы случайно встретиться на улице. И только иногда она позволяет себе подойти к киоску горсправки, и ей дают его адрес и телефон. Адрес его за эти годы несколько раз менялся. Значит, жив, думает она.

Как они тогда бежали друг к другу на свидание! Бросив всё, каждый день. Тогда она забывала поесть и даже в школу ходить почти перестала, хотя до этого всю жизнь была отличницей.

Однажды они не договорились встретиться. Но едва стемнело, она, неизвестно почему, оделась, открыла дверь и слетела вниз, едва касаясь полированных перил светлой лестницы, на которой они каждый вечер так невозможно долго прощались.

Медленно, как-то неуверенно пошла к Театральной площади. Она с родителями жила тогда на Офицерской. А он с мамой и бабушкой – на Галерной, у самой Невы.

Почему она была уверена, что вот сейчас, ещё миг, стоит только повернуть за угол, сделать несколько шагов, и он… появится?

Голубовато-белый торт Мариинского театра торжественно развернулся и остался за спиной. Она шагнула за угол.

Они столкнулись носом к носу. Он тяжело дышал. Но нисколько не удивился. Он, оказывается, тоже был уверен, что сейчас её увидит. Потому и бежал.

Год назад она случайно проезжала на трамвае этот угол. И вдруг, неожиданно для себя, выскочила чуть ли не на ходу. Вошла в телефонную будку, набрала номер.

– Слушаю. Слушаю вас. – Голос его она узнала сразу. – Я слушаю…

Тихо повесила трубку на рычаг и долго не могла выйти из будки: то валидол куда-то завалился, то дверь не слушалась…

…Остановка. Она открыла глаза. Седой человек с корзинкой читал газету. Входили новые пассажиры.

Какой-то дядька над головой её повесил тяжёлую сетку. Не любят у нас люди ездить с пустыми руками, обязательно что-нибудь везут. Спасибо, что хоть не капает из сетки из этой.

Напротив устраивались мама с маленькой дочкой. Девочка сразу кинулась к окну, сразу поняла, что ничего интересного там не будет, и стала ёрзать по скамейке, задвигаясь в угол. Её толстенькие ножки в жёлтых колготках доставали как раз до края сиденья.

Однообразная полоса кустарника в окошке вагона медленно поползла навстречу.

– Да-да, мамочка, была такая история, – пылко и звонко сказала девочка. – На самом деле. Были такие муж и жена. Они родились в один день и в один час. И даже в одном роддоме. Только у разных матерей. Они как посмотрели друг на друга, так и обрадовались. Сразу всё и поняли. И полюбили друг друга.

– Как? Прямо в роддоме?

– Ну конечно! И всю жизнь не расставались. Ни разу даже не развелись. А потом обнялись однажды, улыбнулись и умерли вместе. Да-да, такие вещи бывают, сколько хочешь…

«Лучшей истории я в жизни не слыхала, – подумала она. – Розовый сон человечества».

Улыбался, кажется, весь вагон. Седой человек с корзинкой смотрел на неё прямо, неподвижно, уронив газету на колени. Рассказ девочки задел как-то и его. Но о чём он думает – понять она уже не могла.

Ну что ж, пусть. На неё многие ещё смотрят.

Так как же, всё-таки, начиналась та её заветная песенка?

Первый в жизни школьный бал перед Новым годом. Танцевать она тогда ещё не умела. Да её никто и не приглашал. Девочки танцевали с девочками, а мальчики рядами подпирали стены. Пригласить девочку? На глазах у всех? Никто не хотел выглядеть идиотом. Учителя просто разрывались, пытаясь организовать веселье. А вальс гремел, гремел, гремел, и было жаль, что гремит он впустую.

Наконец, всё это ей надоело. Она вздохнула, повернулась да и вышла из зала. Одна.

Прошла по скользкому паркету высокий коридор – школа была в старинном особняке на берегу канала – и стала торжественно спускаться вниз по мраморной лестнице, воображая себя на настоящем балу – вальс-то ей было слышно. Но на площадке не выдержала, крутнулась на одной ноге и присела в глубоком реверансе. И увидела, что за ней по мраморной лестнице торопливо спускается какой-то мальчик. Не из их школы.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Вы уже уходите?

– Нет, – поспешно ответила она. – Просто я не люблю танцевать.

Он обрадовался. Он, оказывается, тоже не любил танцевать. Это было замечательно!

Они смотрели друг на друга так, как будто встретились после долгой разлуки.

С того дня им всё время хотелось быть вместе. Смеяться. Ходить по улицам. Просто смотреть друг на друга.

Он мечтал стать художником, поступить в Академию художеств. И показывал ей на улицах старинные фонари, чёрное кружево балконов, трагические маски на фронтонах домов. Прежде она всего этого как-то не замечала.

Балкон недалеко от Марсова поля подпирали три грации. И у каждой, оказывается, было имя. И даже своя длинная запутанная любовная история. Боже, как она смеялась тогда!

На набережной, уставившись тупыми носами в холодную невскую воду, лежали толстые мраморные львы. Он говорил, что надменные египетские сфинксы перед Академией художеств жаловались ему, что эти толстые львы через всю Неву лают на них по ночам…

В выходные он возил её на трамвае в Удельный парк. Целый час рядом простоять на последней площадке трамвая – было ли чувство счастья когда-нибудь острее после этого? Но если их руки случайно касались – оба вздрагивали и волнение своё скрывали изо всех сил. Дружить им было можно, но любить – они понимали это – им ещё рано.

По аллеям ходили спокойно, даже медленно. Но зато когда добирались до самого запущенного края парка, где начиналось болото… Сколько было хохота, беготни, прыжков, сколько было игры и радости! Коса у неё расплеталась, и приходилось расчёсывать её и заплетать снова. Он затихал, смотрел молча. И такой был в эти минуты… что, в общем, никого прекраснее его она, наверно, в жизни своей не видела уже никогда.

Мама что-то почувствовала и насторожилась. Пришлось ехать на дачу.

И тогда она получила от него первое в своей жизни и такое долгожданное письмо. Распечатанным. Из маминых рук.

«Миленькая, – писал он, – я приехать