Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

– Я не хороший парень.

– Слушай. Ты чертовски хороший парень, и ты мне нравишься больше всех на свете. В Нью-Йорке я бы тебе этого не смог сказать. Там бы это значило, что я гомик. Гражданская война из-за этого началась. Авраам Линкольн был гомиком. Он был влюблен в генерала Гранта. Как и Джефферсон Дэвис. Рабов Линкольн освободил просто на спор. Дело Дреда Скотта[70] было сфабриковано Антиалкогольной лигой. Все упирается в секс. И знатная леди с Джуди О’Греди готовы всегда подрочить[71].

Он замолчал.

– Хочешь услышать еще?

– Валяй, – сказал я.

– Я больше не знаю. Больше расскажу за ланчем.

– Старина Билл, – сказал я.

– Пентюх.

Мы сложили в рюкзак ланч и две бутылки вина, и Билл надел его. Я нес за спиной зачехленные удочки и сачки. Мы двинулись по дороге, а затем прошли через луг и увидели тропинку через поля, и пошли по ней к лесу на склоне первого холма. Через поля мы шли по песчаной тропинке. Волнистые поля поросли травой, а трава была низкой, выщипанной овцами. Скот пасся на холмах. Из леса позвякивали колокольчики.

Тропинка шла через ручей по бревну. Сверху бревно спилили, а вместо перил согнули молодое деревце. В низине у ручья, на песке, плескались головастики. Мы поднялись по крутому берегу и пошли через волнистые поля. Оглянувшись, мы увидели Бургете, красные кровли белых домов и белую дорогу, по которой ехал грузовик, вздымая пыль.

За полями мы перешли еще один ручей, побыстрее первого. Через брод шла песчаная дорога, уходившая в лес. А тропинка шла через ручей пониже брода, тоже по бревну, и сливалась с дорогой, уходившей в лес.

Лес был буковый, с очень старыми деревьями. Их корни выступали из земли, а ветви перекручивались. Мы шли по дороге между толстых стволов старых буков, и солнечный свет проникал сквозь кроны и лежал клочками на траве. Деревья были большими, а листва – плотной, но мрачной атмосферы не возникало. Подлеска не было – только мягкая трава, очень зеленая и свежая, а большие серые деревья стояли поодаль друг от друга, словно в парке.

– Вот это природа! – сказал Билл.

Дорога шла в гору, и мы уже достигли чащи, а дорога продолжала подниматься. Иногда она ныряла, а потом опять круто забирала вверх. Мы все время слышали колокольчики. Наконец дорога вышла на вершину холма. Мы были на вершине местности, в высочайшей точке гряды лесистых холмов, которую видели из Бургете. В прогалине между деревьями, на солнечной стороне гребня, росла земляника.

Впереди дорога выходила из леса и шла вдоль гребня холмов. На холмах впереди леса не было, только широкие поляны желтого дрока. Вдалеке виднелись крутые утесы, темные и неровные от деревьев и серых валунов, отмечавшие русло реки Ирати.

– Нам нужно пройти вдоль гребня этой дорогой, – сказал я Биллу, – по тем холмам, через лес на дальних холмах, и спуститься в долину Ирати.

– Ни хрена себе прогулочка!

– Далековато, чтобы порыбачить и вернуться в тот же день с комфортом.

– С комфортом. Очень славно, ничего не скажешь. Нам надо до хрена отчапать, чтобы дойти дотуда и вернуться, и хоть как-то порыбачить.

Прогулка была долгой, а природа – очень красивой, но мы устали, спускаясь по крутой дороге, ведшей из лесистых холмов в долину Рио-де-ла-Фабрики.

Дорога вывела нас из тенистого леса на жаркое солнце. Впереди была речная долина. За рекой – крутой холм. И гречишное поле на холме. Мы увидели на склоне белый домик под деревьями. Было очень жарко, и мы остановились под деревьями, рядом с плотиной через реку.

Билл поставил мешок под дерево, мы свинтили удилища, надели катушки, привязали поводки и приготовились рыбачить.

– Ты уверен, что в этом водоеме водится форель? – спросил Билл.

– Ее тут полно.

– Я буду ловить на мушку. Есть у тебя мушки Макгинти?

– Есть немного.

– Ты будешь на червяка?

– Ага. Я здесь буду, у плотины.

– Что ж, тогда возьму картонку с мушками. – Он нацепил мушку. – Куда мне лучше отойти? Выше или ниже?

– Лучше пониже. Но и выше их полно.

Билл прошел вдоль берега вниз по течению.

– Возьми банку червей.

– Нет, не хочу. Если не клюнут на мушку, просто поваляю дурака.

Билл встал ниже по течению и смотрел на текущую воду.

– Слушай, – позвал он, перекрикивая шум плотины. – Как насчет поставить вино в тот родник у дороги?

– Это можно! – выкрикнул я.

Билл помахал рукой и пошел вниз по течению. Я вынул из рюкзака две бутылки вина и отнес их по дороге к роднику, где вода лилась из железной трубы. Над родником лежала доска, и я приподнял ее, впечатал пробки поглубже в бутылки и опустил их в воду. Было так холодно, что рука и запястье у меня онемели. Я вернул на место доску, надеясь, что никто не найдет наше вино.

Я взял удочку, стоявшую у дерева, банку с наживкой и сачок, и зашел на плотину. Ее установили, чтобы поднять уровень воды для сплава леса. Творило было поднято, и я уселся на одно из обтесанных бревен и стал смотреть на гладкую водную массу у края плотины, низвергавшуюся в водоскат. Под плотиной, там, где пенилась вода, было глубоко. Когда я стал наживлять, из пенистой воды на водоскат выскочила форель, и ее унесло вниз. Не успел я наживить, как другая форель выскочила на водоскат, описав такую же красивую дугу, и исчезла в воде, низвергавшейся в реку. Я нацепил приличное грузило и закинул лесу в пенистую воду у самого края плотины.

Я не заметил, как клюнула первая форель. Только когда потянул, почувствовал, как упирается рыба, дугой сгибая удочку, и вытянул ее из бурлившей воды у самого водоската, закинув на плотину. Форель была что надо, и я стукнул ее головой о бревно, так что она дернулась и откинулась, и засунул в сумку.

Пока я был занят, на водоскат выскочили еще несколько форелей. Только я наживил и закинул удочку, как поймал вторую и вытащил тем же манером. Довольно скоро я выловил шесть штук. Все были примерно одного размера. Я выложил их бок о бок, головами в одну сторону, и стал любоваться. Они прекрасно смотрелись, твердые и крепкие от холодной воды. День был жаркий, поэтому я вспорол им брюхо, выпотрошил, вынул жабры и побросал все это через реку. Я отнес форель на берег, промыл в холодной, гладкой и плотной воде над плотиной, потом