Под стук копыт - Владимир Романович Козин

Последней прохромала рогатая овца, старик Хунчинос улыбнулся Светлане и кивнул папахой, проскрипел тяжелый фургон. Светлана выбежала за ворота; стадо колыхалось вдоль улицы, потом завернуло за угол.

Старуха поднялась с дивана. Лицо Светланы горело.

— Поставь-ка, милая, градусник.

— Я здорова.

— Светлана, делай, что тебе говорят!

Был день. Надо убрать постель, подмести комнату, приготовить сытный обед: наверно, Андрей Петрович прискачет, он любит поесть.

Старуха прошла в кухню, по-немецки чистую: печь под вытяжным колпаком, чтобы кухня не знала чада и ничем не пахла, светлая посуда, расставленная и развешенная в блестящем порядке, кружевные занавеси, мешочки и настенные сумки с вышитыми наивными надписями, кухня торжественная и сияющая — гордая отрада последних лет старухи.

Старуха зажгла керосинку и покачала головой, вспомнив, что Андрей Петрович уехал без чая, только выпил на дорогу стакан вина, поставила чайник на огонь, вернулась в комнату, взглянула на часы и вынула из-под руки Светланы градусник.

— Я сама, — вскрикнула Светлана и потянулась за градусником, — не смейте смотреть, это моя температура!

— Нормальная, тридцать шесть и восемь.

Светлана взяла свои учебники и села на террасе под яблоней. Отсюда были видны вершины гор под облаками, на альпийских высоких лугах остановится Волков со своим стадом.

Светлана училась в заочном институте водного транспорта, она любила воду и простор. Мать умерла, когда Светлана была девочкой, отец — красавец с мягкими руками — немедля спутался с какой-то женщиной. Светлана росла беспризорной, больше всего на свете любила шлепать босиком по лужам; когда она подросла, ее приручила к себе бабушка, но страсть к лужам осталась у Светланы на всю жизнь.

Однажды над колонией упал ливень, улица понеслась в мутной пене, сбитых листьях и пузырях. Светлана сбросила туфли и побежала на улицу, вскрикивая от восторга и хохоча. Волков в брезентовых сапогах, — а их нельзя мочить, — носился по террасе с кулаками:

— Ты с ума сошла, вернись, простудишься!

— Андрей! — кричала Светлана, брызгая ногами. — Сколько воды.

Волков стащил сапоги, поймал Светлану и принес ее под мышкой, как носят детей, совсем мокрую.

К обеду Волков не приехал.

— Значит, дела задержали, — грустно сказала старуха.

— Зачем обещал? — спросила Светлана. — Давайте подождем его еще часик.

Волков не приехал и через час.

— Ты опять ничего не ешь, — сказала старуха внучке, — суп с грибами, очень вкусный. Может быть, сметаны мало?

— Скачет! — сказала Светлана и отодвинула стул.

Старуха ничего не слыхала.

— Уже у ворот! — закричала Светлана и выбежала на террасу, распахнув дверь, зацепилась ногою за порог, упала, вскочила и потерла колено.

Волков ногой ударил калитку и, нагнувшись, въехал во двор.

Конь был мокрый и лоснился, с брюха капал пот, с конских губ падала пена.

— Беда, Светланка! — сказал Волков, не слезая с седла.

Лицо его похудело, взгляд был острый и недобрый. Светлана ничего не ответила, она стояла, раскрыв рот, и не двигаясь смотрела на мужа.

— Пироплазмоз, — проговорил Волков, облизал губы И слез с коня.

На пастбище упала каракульская овца. Она лежала в траве под ярким солнцем, стиснув зубы и дрожа; зрачки у нее были желтые, дыхание затруднено, из ноздрей текла слизь.

Другая каракульская овца помочилась, моча ее была кровавого цвета, овца тихо заблеяла и легла. Бледный Хунчинос подвел Волкова к больным овцам и с сожалением почмокал языком. Волков похолодел.

Он не был ветеринарным врачом, даже не умел прощупать пульс у овцы, но пироплазмоз занимал его мысль, он наизусть знал все наружные признаки этой скрытой болезни, разрушающей красные кровяные шарики, хотя и в "Спутнике ветеринарного врача" и в "Болезнях овец" смертельная "клещевая лихорадка" описана поверхностно и не было никаких действительных средств ее лечения.

Волков склонился над дрожащими в забытьи овцами. Здесь, в солнечной траве, у подножия чистых гор, может лечь половина стада.

— Хунчинос, больные есть еще? Отвечай, есть пли нет!

— Один барашек, товарищ начальник, пропал, — с боязливой улыбкой ответил Хунчинос и опустил голову, — не знаю где.

— Надо знать! — закричал Волков, вскочил и побежал с нагайкой вокруг стада.

Пастухи пронзительными криками подняли овец и погнали стадо через холмы, к дальнему лесу. В фургон торопливо запрягли гнедую лошадь, Хунчинос собирал кошмы и плащи, брошенные в траве пастухами. Стадо бежало в горы, оставив за собой двух овец, бежало как можно дальше от пастбищ, зараженных смертью.

Волков оставил у обреченных овец Хунчиноса, дал ему хлеб и берданку, проводил стадо за холмы, наказав старшему идти до ночи не останавливаясь, ночевать на поляне у ручья, и поскакал в колонию за ветеринарным врачом.

— Уехал в город, — в отчаянии прошептала Светлана, — я его вчера видела, когда ты трепался на лошади перед стадом.

— Не может быть!

— Уехал он!

— Сейчас будете обедать, Андрей Петрович? — спросила старуха, выходя на террасу.

— Не буду я обедать! — сказал Волков, поднялся на седло, круто завернул коня и выехал в калитку.

Ветеринарный врач был старый холостяк, мастер своего дела. Он жил один и беседовал только со своим конюхом. Шесть дней он работал и разъезжал, известный всему району своей легкой тучностью, безошибочным опытом и знанием животных, в седьмой пил. В трезвые дни ветеринарный врач ночевал дома, один на двуспальной кровати; пьяный — на конюшне, в фаэтоне, но обязательно раздеваясь.

Дом, в котором жил ветеринарный врач, стоял на краю большой улицы, — врач любил уединение. Ворота были открыты, конюх, он же кучер, Никита Петрович, мыл посреди двора фаэтон.

Волков счастливо улыбнулся конюху и фаэтону: Мясников дома!

— Леонид Сидорович?

— Отдыхает, — неторопливо ответил длинный Никита и приподнял одной рукой фаэтон. Лицо его при этом ничего не выражало.

— У себя?

— Вон он где отдыхает!

Под развесистой грушей был привязан конь с мохнатыми ногами, у его передних ног полулежал, закрыв глаза, большеголовый и непричесанный ветеринарный врач, поперек его живота растянулась собачонка. Волков соскочил с седла и пошел к груше.

— Не приказано беспокоить, — с ленивой строгостью проговорил конюх.

— Леонид Сидорович! — крикнул Волков.

— Пошел к черту, — пробормотал врач и столкнул с себя собачонку. Она отбежала в сторону и залаяла.

Волков рассердился и потряс ветеринара за плечо.

— Не приказано будить, — строгим голосом повторил конюх и оставил фаэтон.

— Он пьян, Никита Петрович?

— Выпимши.

Ветеринарный врач приоткрыл один глаз, посмотрел на отцветающую грушу, потом на мохнатую ногу копя.

— Леонид Сидорович, поедемте!

— Пошел к свиньям, — пробормотал врач.

— Напрасно вы это, — сочувственно сказал конюх Волкову, — он притворяется, что трезвый, а сам выпимши, ничего не смыслит. Приходите ужо, пусть отоспится.

— В стаде пироплазмоз, Никита Петрович!

— Кровью мочатся? Давайте