Поломка на краю галактики - Этгар Керет

возле фотографии обритых женщин все стало еще хуже. Гид рассказала, что женщины в Освенциме, обнаружившие у себя беременность, вынуждены были делать аборт, прежде чем беременность станет заметной, потому что беременность в концлагере означала верную смерть. Посреди объяснения Рейчел повернулась спиной к гиду и отошла от группы. Гид увидела, что Рейчел уходит, и посмотрела на Юджина, а тот выпалил почти инстинктивно:

– Извините, но мы только что потеряли ребенка…

Он ляпнул это, как ему показалось, достаточно громко, чтобы услышала гид, и достаточно тихо, чтобы не услышала Рейчел. Та уходила прочь от группы, но даже на расстоянии Юджин почувствовал, как ее передернуло, когда он заговорил.

Самым напряженным моментом экскурсии был “Детский мемориал”. Темное пространство, в потолке горели бесчисленные огоньки, безуспешно пытаясь победить всеохватную тьму. Из глубины звучали имена детей, которых унесла Катастрофа. Гид рассказала, что в тот период погибло так много детей, что их имена читали больше года. Группа потянулась из зала, но Рейчел осталась. Юджин замер рядом и слушал имена, которые голос, лишенный всякого выражения, произносил одно за другим. Юджин погладил спину Рейчел через пальто. Рейчел не пошевелилась. Он сказал ей:

– Извини, я не хотел говорить это вот так, при всех. Это очень интимное, это очень наше.

– Юджин, – сказала Рейчел, не отводя глаз от мерцающих огоньков в вышине, – мы не потеряли ребенка. Я сделала аборт. Это не одно и то же.

– Это было ужасной ошибкой, – сказал Юджин. – Ты была в плохом душевном состоянии, а я, вместо того чтобы попытаться помочь, зарылся в работу. Я оставил тебя одну.

Рейчел посмотрела на него. Глаза у нее были как у человека, который плачет, но в них не было слез.

– Мое душевное состояние было в полном порядке, – сказала она. – Я сделала аборт, потому что не хотела ребенка от тебя.

Чтица на фоне произнесла: “Шошанна Кауфман”. Много лет назад, когда Юджин учился в начальных классах, он был знаком с грустной девочкой по имени Шошанна Кауфман. Он знал, что это не та же самая девочка, но образ той девочки – мертвой, распростертой на снегу – все же сверкнул у него перед глазами.

– Ты говоришь сейчас то, чего на самом деле не имеешь в виду, – сказал он Рейчел. – Ты так говоришь, потому что сердишься. Ты так говоришь, потому что тебе тяжело. Потому что ты страдаешь от депрессии. В наших отношениях сейчас ужасный период, это правда. Я несу за это значительную долю ответственности, но…

– Я не страдаю от депрессии, Юджин, – прервала его Рейчел. – Я просто не рада быть с тобой.

Юджин замолчал. Они прослушали еще несколько имен погибших детей, и тогда Рейчел сказала, что идет наружу покурить. Здесь было очень темно – трудно разглядеть, есть ли кто вокруг. И, кроме очкастой японки, запрокинувшей голову и смотревшей в потолок, Юджин не видел никого. Впервые он узнал, что Рейчел была беременна, когда она рассказала ему, что сделала аборт. Он разгневался. Он разгневался из-за того, что она не оставила ему ни единого шанса хотя бы на мгновение вместе представить себе их младенца. Что она не оставила ему ни единого шанса положить голову на ее мягкий живот и попытаться услышать то, что внутри нее. Гнев был так силен – Юджин помнит, – что испугал его. Он боялся, что сделает Рейчел что-нибудь плохое. Она сказала ему, что тогда впервые увидела, как он плачет. Если бы она осталась в “Детском мемориале” еще на несколько минут, она бы увидела, как он плачет, второй раз. Он почувствовал чью-то теплую руку у себя на шее и, подняв голову, увидел, что пожилая японка теперь стоит рядом. Несмотря на темноту и толстые стекла очков, он разглядел, что она тоже плачет.

– Это ужасно, – сказала она Юджину с густым иностранным акцентом. – Это просто ужасно, что люди способны так поступать друг с другом.

День рождения круглый год

Жил да был один богач. Кое-кто скажет, что он был слишком богат. Много лет назад он что-то изобрел – или у кого-то украл изобретение. Это было так давно, что он и сам не помнил. Но изобретение он продал огромному конгломерату за очень большие деньги. А потом вложил их все в землю и воду. На приобретенной земле он построил кучу крошечных бетонных кубиков, которые продал людям, мечтавшим о стенах и крыше, а воду собрал в бутылки и продал людям, которых мучила жажда. Распродав это все по взвинченным ценам, он отправился в свой огромный и очень красивый дом и стал думать, что делать с заработанными деньгами. Он мог, конечно, подумать и о том, что делать со своей жизнью, – не менее интересный вопрос, – но люди с избытком денег обычно слишком заняты и не находят времени на такие размышления.

Богач сидел в своем гигантском доме и пытался думать о вещах, которые мог бы приобрести за умеренную цену, а потом продать задорого. И о других вещах, которые бы просто его порадовали. Он был одинок и нуждался в радостях. Он был одинок не потому, что был неприятным человеком, – он был очень милым и очень ценным человеком, и многие люди искали его дружбы. Но из-за своей чувствительности и подозрительности он полагал, что люди ищут с ним дружбы из-за его денег. И поэтому предпочел от всех отдалиться.

Честно говоря, он был прав: все люди, кроме одного, искали с ним дружбы и из-за денег тоже. Поскольку денег у них было недостаточно – или им казалось, что недостаточно, – и в то же время они считали, что у богача их слишком много. Все люди в его окружении, кроме одного, не сомневались, что, если богач даст им чуть-чуть денег, он не почувствует убыли, зато их жизнь полностью изменится. Все люди, кроме одного. И, как назло, именно этот единственный человек, который совсем не интересовался деньгами богача и тем будущим, которое на эти деньги можно купить, покончил с собой.

Богач лежал на белом мраморном полу в гостиной своего дома и жалел себя. Был ясный весенний день, и мраморный пол холодил его тело. Что не мешало ему жалеть себя. Он думал: “Должно же быть в мире то, чего я хочу, то, что сделает меня счастливым. То, чего другой человек добивался бы всю свою жизнь, а я могу просто купить”. Но ничего подходящего ему в голову не приходило.

Так он пролежал на прохладном полу целых четыре дня, пока