Фантом Я - Ольга Устинова

Сегодня я решил посвятить день вранью.

С утра на Нью-Йорк ринулась лавина снега. Нас затопила жемчужная метель, прижало к земле атмосферное давление, и я начал задыхаться. Я — курильщик. Курил много лет и заработал эмфизему. Теперь я не курю. Но эта эмфизема — процесс необратимый.

Я вдруг на все на свете рассердился. Схватил телефон и позвонил сыну.

Сначала он не ответил. Но я оставил мессидж, расписав, как сильно я болен, и позвонил еще раз. Сработало. Он нажал кнопку соединения и спросил что случилось. Я начал, поскуливая, описывать свое недомогание, жалуясь на предполагаемый грипп. Он оказался неподалеку, в Чайна-тауне, спросил, что нужно принести, я попросил китайских креветок, и через обещанные полчаса он был в моей квартире.

Как божественным бальзамом загасила мою бурю в душе одна капля его внимания. Пришли тишь и благодать. Я снова жил чувством, что мне больше от этой жизни ничего не надо, лишь бы это мгновение заполненности душевной растянулось навсегда.

Мой внутренний вакуум исчез, вытесненный энергией нашей взаимной привязанности.

Мои опустошенные аккумуляторы медленно заряжались. Из издерганного мелкими заботами, нервного, испуганно стареющего дяденьки я превращался во всемогущего в своей великой любви папу, неотразимо привлекательного в своей нежности.

* * *

Прошло три недели пока я кайфовал, как щепка на легких волнах, от счастливого равновесия.

И вот я опять болен. Отцовской любовью.

Гнойник моей вечной ревности и страха потерять вскрылся и ноет внутри, отравляя меня с головы до пят, изводя болью до наступления скрываемого, едва котролируемого мной бешенства, когда хочется прыгать на стены или биться о них головой.

Обычный перерыв на рекламу по телевидению — и я ухожу мыслями в гости к овладевающему мной сумасшествию от любви.

Я схожу с ума от тоски по сыну.

Я держусь, как стойкий оловянный солдатик, не пытаясь ему позвонить. Я уговариваю себя вообще с ним порвать. И знаю, что это все бесполезно. Я не выиграю и на этот раз.

А на горизонте появилась наша мамочка. Как зловещая туча в предгрозовом небе.

На эту женщину у меня идеосинкразия. Если бы я был собакой, у меня бы шерсть вставала дыбом на загривке при звуке ее голоса в телефонной трубке. Долгие годы, прожитые с ней, долбали меня, как капли воды в японских застенках узнику на череп. Ее занудство и непрерывный поиск неприятностей в жизни выработали во мне раздражительность, а потом и просто отказ терпеть, и она объявила меня своей главной проблемой. Я стал для нее основной неприятностью. На мне сосредоточился ее обвинительный акт к жизни. А себя провозгласила моей жертвой. Я бы все это перенес, но она вовлекла сына во вражду ко мне. Накачивала своей ненавистью, и он винил меня в нашем с ней разрыве. Так их стало против меня двое. Мы разъехались, и я стал жить один, питаясь подачками его редких визитов. Между ними я успевал так изголодаться по нему, что терпел любое обвинение, боясь сказать слово поперек, чтобы не вызвать взрыв негодования против меня — погубителя его матери. Впрочем, он и от нее ушел, женившись.

* * *

Теперь расскажу о причине нашей последней с сыном неприятности, связанной с проявлением активности моей бывшей супруги.

В Нью-Йорк приехала моя знакомая из Санкт-Петербурга.

Мы знали друг друга много лет, и теперь Карина была уже профессором Санкт-Петербургского Университета, который я когда-то под ее началом заканчивал. Она приехала на научную конференцию, и времени у нее на личные дела было в обрез. Все ее свободные часы мы проводили в магазинах ортопедической обуви. Карина страдала ужасным поперечным плоскостопием и ходила вразвалку уточкой, преодолевая боль.

Сын мой напросился быть приглашенным на доклад Карины в одном из Нью-Йоркских университетов, и сам же не пришел. Не предупредив меня по телефону. Я прождал его напрасно у входа в университет. Началось с этого огорчения.

Моя бывшая обладает ценным талантом быть все знающим человеком в деле добычи всяких нужностей, включая людей. Есть такие «нужные» люди, которые знают все ходы и выходы, где что достать, как с кем познакомиться. Информация дорого ценится на эмигрантском рынке. И я, по глупости, ей позвонил до приезда Карины и попросил адрес хорошего магазина ортопедобуви в Бруклине, где она проживает. Я слышал от нее же об этом магазине уже давно.

С апломбом незаменимого человека она объявила, что взамен ей понадобится от Карины услуга. Привезти из Петербурга какую-то нового производства валериану с боярышником. Пришлось мне это по телефону с Кариной заранее обговаривать, стесняясь такой наглости.

Все всполошились от приезда Карины — женщины с магнетическим полем, покорявшим конференционные залы мировых университетов.

Сын попросил, чтобы я привез Карину, которую очень уважает, к себе на обед, а он подъедет и увидится с ней. И снова пропал без телефонной связи. Карине ехать ко мне на другой конец Манхеттена не хотелось. Она рвалась к себе в гостиницу дать покой больным ногам. Известий от сынули не было, и мы пошли на прощальный обед в кафе. В общей сложности мы добыли пять пар спецобуви и тряпки, в которых Карина, предположительно, будет вести свой спецкурс в Питере. И оба валились с ног.

Неожиданно позвонил сынуля и ошарашил меня вопросом устроил ли я вечер для встречи Карины с ним и его матерью! Оказывается, жена моя посчитала, что ей не следует упускать полезное знакомство с профессором, престижа ради. И к тому же всегда найдется что кому передать из Нью-Йорка в Питер и обратно. Она здорово распалилась и воодушевилась, ибо вознамерилась проделать длинный путь из Бруклина, который не было случая чтобы ради меня совершила. Вся-то она такая больная, такая бессильная.

Это меня внутренне взбесило. Моя аллергия начала работать. Несуществующая шерсть на загривке поднялась дыбом. Кто-то хочет использовать бедную Карину. Еще и ревность — мою Карину. И делается это все через сына, которому, тонкий расчет, я не откажу. А потом тонкими интригами ей удастся выдолбить трещину в моих взаимоотношениях с Кариной и с сыном.

Я мягко объяснил сынуле, что мы уже устроили прощальный обед в кафе, поскольку от него не было никаких известий. Он возмутился, как я мог такое себе позволить. И тут разъединился телефон. Может быть нечаянно я нажал на неверную кнопку. Я же нервничал. Он перезвонил и сказал: «Я не прощу тебе, что ты позволил себе грохнуть на меня трубкой», и разъединил на этот раз