Фантом Я - Ольга Устинова

Как человек, не изведавший хорошей пищи, я питаюсь негативными эмоциями, своими и чужими. Я — шикарное растение, выросшее на габидже российской бедности.

Я ощутил эмоциональный голод. Я был опустошен Эммой. Пришел час сынули. Медленно, как взбираясь на эшафот, я набрал его телефонный номер. Трубку взял сынуля и сонно спросил: «Ну чего тебе надобно, старче?»

Я заплакал от бессилия.

Мой двойник

По высотным тропинкам горы Олимпа в день, раскаленный добела солнцем, спускался мрачный, легендарно злобный бог Рок.

Злости ему было никогда не занимать, и сегодня он был полным оправданием своей легенды. Камни летели из-под ног его, грозя превратиться в лавину, а цветы сгибались от страха, прикасаясь головками к земле в последнем поклоне.

— Эй, сынок, тебе не подсобить? — ехидно прошипел олимпийский питон, соскальзывая, однако, поскорее с тропинки, ибо не было на Олимпе никого, не боящегося всемогущего Рока.

— Мотай, мотай с дороги, пока не получил свое, — огрызнулся Рок и забыл про змея, потому как слово «мотай» навело его на очень важную догадку. «Вот где ее сейчас можно найти, — подумал он, разозлясь еще сильнее. — У неподкупных Мойр».

Хмурый Рок был влюблен в богиню счастья и удачи Фортуну и теперь искал ее после очередной ссоры.

Подслеповатые от старости Мойры жили в сырой полутемной пещере, и первым их посетителем с утра была как раз Фортуна.

Фортуна впорхнула в пещеру нарядным мотыльком и расцеловала старух в морщинистые щеки.

— Как мила сегодня наша девочка, — прокряхтела старшая из Мойр, скручивая очередную нить жизни.

— Ну и как долго будет жить наш сегодняшний новорожденный? — спросила шаловливо Фортуна вторую Мойру, возле которой лежали священные ножницы. — Дай, я тебе помогу. — И Фортуна, схватив ножницы, щелкнула поперек нити в пальцах второй Мойры.

— О-о, — простонала старуха. — Не балуйся, детка. Ты сделала эту судьбу слишком короткой. Кто-то не успеет выполнить предназначение.

— Предназначение? — Фортуна прижала розовый пальчик к губкам, что служило у нее символом задумчивости. — Сейчас взглянем на его предназначение.

Она подбежала к корзинке с белыми ярлычками, закрыла глаза и вытащила чью-то судьбу.

— Запиши в свою бухгалтерию, — крикнула она, веселясь, третьей Мойре. — Он будет сочинителем. Ха-ха! Пусть поторопится. Пусть пишет дни и ночи, чтобы умереть знаменитым.

— Так-так, — раздался голос у входа в пещеру, где давно стоял сердитый Рок и наблюдал с возмущением. — Значит, ты успела кому-то напакостить, — сказал он Фортуне.

— Дети, дети, — выли в ужасе Мойры. — Вы совсем расшалились. Прекратите портить смертным жизнь.

— Ах так? — таинственно улыбнулся Рок. — А я еще ничего и не сделал.

И он взял из пальцев первой Мойры за кончик следующую нить, обрезал ее по длине первой и стал скатывать из них радужную веревочку, крутя между ладонями.

— А вот теперь пусть сами разбираются кто из них кто. Ха, фортунины двойники. — Сказал и ушел в горы.

В Питере

Как всегда дождливый Питер вонзил в низкое небо все свои шпили, колонны, купола соборов с крестами и мраморными фигурами на крышах. И острия эти, войдя в туманное покрытие острова, уже сами обозначили другой остров в небе, с мачтами затонувших кораблей.

Я бродил по ночному городу, клетками тела и разума абсорбируя его студенистый туман. Прохожий робко поднял на меня глаза и шарахнулся, как будто я привидение. Я сделал шаг к нему, спросив: «Ты что, спятил?»

А он, заикаясь, лепечет: «Ты кто? Ты кто?»

Я ему: «Да не бойся ты. Я просто-напросто бумагомаратель, писателем называют, денежку платят. Не сплю по ночам, рукописи сочиняю».

Он мне облегченно: «Я тоже. Ты знаешь, у меня так много написанного. В голове и на бумаге. А покажи мне, что ты пишешь».

Я подумал: «Немножко испуга ты на меня тоже нагнал. Да ладно. Белая ночь — кто в нее спит? Пойдем».

Осмотревшись в моей квартире, он взял в руки машинопись, нашедшую приют на стуле, и прочел заглавие: «Я — жрец Эллады».

Он так и замер, как будто я подверг его гипнозу, и спросил меня: «Откуда ты знал?»

Я спросил: «Ты про что?»

Он перевел взгляд с рукописи на меня: «Про Элладу».

Я: «Что именно?»

Он: «Я тоже имею отношение к Элладе. Видишь ли, она и меня терзает по ночам».

Я: «Почему?»

Он: «Ты не представляешь, что они там творят, на своем Олимпе. Они перепутали нити судьбы, вот что».

Я: «Чьи?»

Он: «Одна была моя, уж это точно».

Я: «Откуда ты знаешь?»

Он: «Я их проделки во сне вижу. Фортуна и Рок сейчас в паре. Между собой не ладят и играют судьбами, как в кости. Об одном только и стараются — как бы насолить друг другу. А насолить они могут, если помешают один другому выполнять свое предназначение. Забавы богов. Все, что Фортуна приносит человеку как небесные дары, злобный Рок оборачивает в проклятие. Понял?»

Я спросил его: «Значит, ты пишешь?»

Он: «Также как и ты». И добавил почему-то шепотом, как страшную тайну: «Только я — графоман».

Я спросил ошеломленно: «Как это?»

Он: «Ни шагу без строчки, если перефразировать Олешу».

Я: «Много ты написал?»

Он: «Много, сколько и ты. Только это все без смысла».

Я: «Что это значит — без смысла?»

Он: «Нагромождение слов и все тут. В нем нет четкости мысли, если она вообще присутствует. Лишь эмоции. Нет даже четкой идеи, она размыта, как лужа под метлой дворника. Первоначальная потребность вместо идеи, потребность писать. И вроде бы голова занята, и жизнь не пуста, на самом деле подчиненная мучительной тяге чернить бумагу предложениями».

Ему было больно. И кадык ходил вниз-вверх, потому что он часто дышал и при этом делал глотательные движения, схватывая воздух. Но он продолжал: «Это я был жрецом Эллады, а ты подхватил мою идею сделать об этом рассказ. Потому что ты чувствуешь мое присутствие в твоей жизни как двойника. Мы поменялись ролями. Я должен был стать писателем, а превратился в графомана. А ты, как я догадываюсь и вижу по этим гранкам, публикуешь себя в журналах».

Я сказал, чтобы его уязвить еще больше: «И книги делаю».

Он: «И книги делаешь. Но делаешь плохо. Ах, мне бы делать эти сюжеты на твоем месте».

Я спросил: «Почему ты думаешь, что это плохо?»

Он: «Потому что мы оба — ошибки судьбы. Как выражаются, «капризы Фортуны». Ты должен был быть графоманом, но получил судьбу писателя. А вообще-то ты прирожденный кочегар».

Я чувствовал