Фантом Я - Ольга Устинова

Кэрол первая подняла голову, учуяв в воздухе что-то знакомое. Делая вид, что ничего не подозревает, она двинулась к отделению кассиров в тот момент, когда грабитель с награбленным за пазухой двинулся к входной двери.

Филиппинка нажала еще одну кнопку, открыв навстречу приближающейся Кэрол дверцу теллеровского отделения, и сказала, как в объятия упала, с облегчением: «Меня ограбили».

Кэрол, как молодой, но стреляный воробей, технично нажала еще одну кнопку — ту, что от фотоаппарата, вмонтированного в телекамеру, через которую полицейские наблюдают за банком.

Первая фотография зафиксировала ногу убегающего грабителя в почти закрывшейся за ним входной двери. Вторая, щелкнувшая автоматически с положенным промежутком, запечатлела процедуру, прославившуюся в банковском сленге как «покрытие тела» — Кэрол покрывала казенным, всегда имевшимся под рукой на этот сакраментальный случай пластиком, территорию, где могли остаться отпечатки пальцев. «Надо помнить, что грабитель напуган не меньше, чем ограбленный, и может вести себя неосторожно» — так говорилось в учебном фильме.

Грабитель не только неосторожно, не только не хрестоматийно, но в панике, без всякого грабительского класса и достоинства, несся по улицам великолепного Сан-Франциско с награбленным под мышкой. И вдруг исчез — как в воду канул. Чем абсолютно сбил с толку набежавшую в пустынный банк минут этак через пятнадцать окрестную полицию. Паломничество не прекращалось. Среди набежавших и постепенно к ним примыкавших были: шерифы со звездами, полицейские в формах и полицейские без форм, инвестигейторы полицейские и инвестигейторы банковские, а народу все прибывало. У всех неожиданно появилось здесь дело. Банк окружили, осадили сиреноголосистые машины. Банк попал в центр внимания.

Майрон слонялся по холлу примером невозмутимости и гостеприимства. Майрон был абсолютный негр, без примесей, все, что в нем было белого — это зубы, абсолютно белые. По этому поводу Майрон всегда улыбался, и еще потому, что был супервайзером.

Когда приходил в банк невыдержанный пьяный, к примеру, и требовал деньги, а денег у него на счету, как показывал дотошный компьютер, не было, кроме тех, что в минусе, Майрон его терпеливо и ласково уговаривал убраться подобру-поздорову. Терпению Майрона не было границ. Сколько бы пьяный ни требовал, Майрон непобедимо улыбался, и если пьяный пытался донять Майрона сарказмом: «И еще улыба-а-ется», Майрон опять-таки терпеливо объяснял непосвященному: «А это — часть моих обязанностей». Очень трудно было заставить Майрона не улыбаться.

Не зная, как быть полезной в занятом переживанием случившегося банке, я поднялась на второй этаж, в небольшую гостиную с круглым столом, креслами и кофеваркой в углу. Никакого уюта в нашем месте отдыха в тот день не наблюдалось. А сидела филиппинка, у которой кожа, и без того национально-желтого цвета, после пережитого стала еще желтее. Она отвечала на вопросы полиции и тех кассиров, что только что вернулись с ланча и были счастливы, что их тут вовсе даже и не было.

Никто, кроме филиппинки, не ожидал, что ей придется уйти с работы. Никто, включая полицию и банковское начальство, еще не знал, что въездная виза ее давно просрочена и работает она в прославленном банке нелегально.

Банк в тот день закрыли рано. У кого хватит нервов трудиться после ограбления? Кэрол до конца показала присутствие духа, свойственное молодому менеджеру, и сорганизовала всех «на попить и покушать» в хорошем кафе. Оказывается, банк «угощал».

В кафе за круглым столом выяснилось, что постоянный банковский персонал об ограблениях мог писать мемуары. С Кэрол начали по старшинству и по кругу — похихикать и разрядиться. И выяснилось, что в прошлый раз, когда грабили, полиция, контролировавшая телевизионные камеры, играла в карты и появилась только через полчаса — и то после телефонного звонка.

Майрон, следующий, потерял улыбку и сказал с лирической грустью о былых днях: «А вот когда поливали банк из автомата…» Тут круглый стол взорвался смехом — Майрон без улыбки выглядел очень смешно. «Тот, что поливал и командовал операцией, вскочил на стол заведующей лоунами и оставил незыбываемое впечатление видом несвежих сапог, кощунственно попирающих белоснежные лоуновские расписки».

Японочка, заведующая лоунами, служившая еще и примером аккуратности в банке, вставила строчку в летопись: «Один из троих автоматчиков после снятия маски оказался старым клиентом банка, у второго маскарадника был в банке «сейвинг», а третий приходил с ним в банк обычно за компанию. Все трое числились в друзьях банка».

А мне, чуть-чуть не получившей боевое крещение, сказать было нечего. Поэтому скажу сейчас, что сумасшедшего так и не поймали. Во всяком случае, не поймали до следующего ограбления. А потом уже никто им и не интересовался, потому что, когда банк грабили в следующий раз, то грабили профессионально.

Не обижайте привидение

На первый взгляд, в квартире, которую нам с дочерью дали, никто кроме нас не обитал.

Первым долгом мы разжились мебелью. Собирали долго и кропотливо — откуда пришлось. Я радовалась: квартира выглядит обитаемо. Потом мы разжились кошкой. Она родилась в прачечной во дворе и вселилась к нам слепым котенком. Котенок, вырастая, проявил снобизм и гордыню, не соответствующие происхождению, что потребовало от нас проявления особого подхода, чтобы не ходить с исцарапанными руками.

А пес у меня — простак. Где родился тот пес, что мне достался, никто не знает. Его моя дочь привела со двора погреться. Через три дня пес отогрелся и сидел в углу, ожидая приговора.

Пес покорил меня хронической признательностью в глазах — кормили его или забывали, били за воровство или прощали. Пришлось за признательность оставить.

Кошка две недели жила на холодильнике, рассчитывая, очевидно, на временность пса. Через две недели, поняв, что дело затягивается, среди белого дня решительно сошла на пол и вонзила псу когти в нос. Пес взвизгнул и посмотрел на меня с вопросом в признательных очах: «Растерзать можно?». Получив отрицательный ответ, пес втиснулся под кровать. Произошел раздел территории. Тогда он мне казался окончательным. Еще мне казалось, что в доме стало тесновато.

Еще мне казалось, что, включая кошку и собаку, нас в квартире по статистике четверо. Оказалось, что я ошибалась. В доме были еще обитатели.

Как-то, в новорожденных сумерках в гостиной, я сидела в кресле и размышляла о том, как хорошо иметь свою квартиру. Тихая квартира попалась, без шума от соседей за стенкой, угловая, с окнами в вершины кленов, тенисто и спокойно. И главное — своя.

В этот момент, как знак свыше не расслабляться, пока не поступит