Твой рай - Джехи Лим

слишком длинной и тонкой. В итоге так и не поняла почему. Вытащив хлопковое чогори, висевшее в шкафу, я поднесла его к носу и глубоко вдохнула. Зимний запах, от которого у меня холодело в носу, исчез прежде, чем я успела его уловить. Запах места, которое я покинула, был чуждым мне и далеким. Он оставался только в моих воспоминаниях. А я надеялась, что почувствую себя лучше, если снова услышу этот запах. Я свернула хлопковую накидку и крепко обняла сверток. Впервые у меня появились мысли, что я хочу вернуться домой.

Горы на Пхова были высоки и круты, а виды – прекрасны настолько, что казались декорацией. Если над склоном горы висели облака, я часто зачарованно смотрела на них. Особенно когда несколько дней шел дождь: потоки воды, стекающие по каждому склону, выглядели невероятно. Горы исчезали, и оставалось лишь множество водопадов. Издалека казалось, будто компания мальчишек, спустив штаны, соревнуется, кто дальше помочится.

День, когда Наен пришла ко мне и сказала, что они подумывают о переезде на Хило, был первым солнечным после двух дождливых.

– Он устраивает такой шум вокруг этого переезда! Я едва как следует познакомилась с соседями и подружилась кое с кем в церкви, уж было решила, что смогу почувствовать себя как дома… Но что я могу поделать, если он так одержим идеей вести там бизнес?

– Это ведь хорошо.

– Думаешь? – произнесла Наен, лежа на полу. – Мой ребенок родится в новом краю, на Хило.

Она погладила живот. Услышав слова Наен, я украдкой глянула на него. Живот еще не был сильно заметен, но его уже как будто распирали надежды на прекрасное новое будущее.

– Я очень счастлива. И благодарна. Тебе.

Это было произнесено так, будто Наен пришла только для того, чтобы сказать мне это. Я чуть не спросила: «Зачем ты мне это говоришь?» Ее слова почему-то меня обидели. Но я не могла сказать, потому ли, что я слишком чувствительна, или же эти слова задели бы любого. С самого начала я была твердо убеждена, что она наслаждается своей долей счастья. Поэтому я утешала себя тем, что ни разу не завидовала ему.

Стелла влюбилась

Как-то это было странно. У нее уже два месяца не приходили месячные. Даже после долгого сна она просыпалась уставшей. И было как-то не по себе внутри. В утренние часы Стеллу мутило, а голова иной раз болела так, будто вот-вот взорвется. Эндрю уже несколько дней не выходил на связь. До начала занятий было еще далеко, поэтому у него не было причин возвращаться в школу на Большой земле. Одна мысль об Эндрю заставляла Стеллу тревожиться. Наверное поэтому она так плохо себя чувствует.

Дом Эндрю стоял на холме, с которого открывался панорамный вид на плантацию Эва. Когда Стелле было девять лет, родители Эндрю, владельцы плантации, пригласили к себе домой всех корейских рабочих. Это было на следующий день после их четвертого Дня благодарения на Пхова.

Дом представлял собой двухэтажное деревянное здание. Дом с бесчисленными окнами был самым большим в округе и был виден из любой точки «Лагеря девять». Взрослые говорили, что закат, который можно было увидеть из окон особняка, был самым прекрасным зрелищем на острове. Поговаривали, что у хозяина было более пяти или шести домработниц и садовников, а комнат в доме насчитывалось около двадцати. Дорога от подножия холма до входа была окружена длинной высокой стеной из черных пористых вулканических камней, которые можно увидеть повсюду на Гавайских островах. С обеих сторон подъездной дорожки зеленая трава, покрывавшая холмы, напоминала аккуратный ковер. На веранде, окружающей первый этаж, тут и там были расставлены кресла-качалки из красного дерева, которыми, как говорят, пользовалась гавайская знать. Для Стеллы огромные галереи с ослепительно-белыми коврами казались скорее шокирующими, чем красивыми. Пол в большой гостиной был так хорошо вымыт, что в нем отражались неловко выстроившиеся в ряд рабочие.

И там стоял он – Эндрю. Его светлые вьющиеся волосы, закрывавшие уши, блестели, словно их посыпали золотой пылью, и мягко струились по плечам. Кожаные ботинки, доходившие до колен, сверкали еще ярче, чем пол. Стол был заставлен едой, которую Стелла никогда раньше не видела, и свежеиспеченным хлебом. Девочка лишь искоса посматривала на Эндрю. Будь у нее только возможность разок протянуть руку, она прикоснулась бы к его золотым волосам. Этого ей хотелось больше, чем хлеба.

Эндрю тоже время от времени поглядывал на Стеллу. Всякий раз, когда ему случалось смотреть в глаза девочке, она мягко улыбалась. Будучи здесь единственной, кто знал английский, она естественным образом была назначена в переводчики. Стелла выбирала и переводила из всего, что говорили взрослые, только те слова, которые хотела услышать мать Эндрю, миссис Смит:

«Мы так любим погоду на Гавайях». «Мы счастливы, работая на плантации». «Нам нравится ходить в церковь по воскресеньям». «Мы довольны и благодарны…» Каждый раз, когда Стелла произносила что-то по-английски, Симен с великой гордостью смотрела на дочь.

– Как тебя зовут? Сколько тебе лет? – Это были первые вопросы Эндрю. – Ты умеешь ездить на лошади?

Стелла была озадачена вторым вопросом, поэтому не ответила. Он не имел никакого отношения к ее жизни. Она толком не слышала, что говорит Эндрю: все, о чем она могла думать, это об уродливом платье, которое было на ней надето. От Эндрю, подошедшего ближе, словно доносилось благоухание. Стелла чувствовала себя вонючим куском грязи в сравнении с ним, и ей захотелось немедленно убежать прочь из этого дома. Быть дочерью работника плантации было невыносимым оскорблением. Возможно, именно поэтому Стелла часто думала, что такой ее сделала мать, отказавшись от своего благородного происхождения и приехав на Пхова.

– Меня зовут Эндрю. Пожалуйста, заходи к нам как-нибудь в гости.

Стелла была смущена и почувствовала, что вот-вот заплачет. Она ощущала себя страшно расстроенной и несчастной из-за того, что единственным общим между ней и Эндрю были их одинаково вьющиеся волосы.

На каникулах Эндрю оставался в доме своих родителей. По мере того как грудь Стеллы постепенно увеличивалась, а ягодицы округлялись, Эндрю также становился более энергичным молодым человеком. Его светлые волосы еще больше сияли под солнечными лучами. Стелла пряталась на поле сахарного тростника и подолгу наблюдала за тем, как Эндрю катается на лошади. Сердце ее стучало так же громко, как лошадиные копыта.

Когда Эндрю подъехал к ней, Стелле показалось, что ее сердце взорвется. Даже если бы ее прямо сейчас испепелило на месте, она бы не сочла это несправедливой участью. Посмотрев в глубокие