Истеричка - Соня Дивицкая

ее испугала, и она решила, что должна преодолеть свой страх. Как мама садилась в ее лодочку, так и она захотела лечь на ее кровать. Легла, и оказалось, что умирать не страшно. Что страшного: ложись и умирай.

Огонек лампадки дрожал на сквозняке. Оклад поблескивал. Коты урчали, лезли на лицо. На чердаке что-то скрипело. С портрета в комнату глядели молодая мама в белом платье и бабушка в военной шинели. Под окнами со смехом прошел молодняк. «На дискотеку», – подумала Алена.

Утром она вернулась в свою квартиру. Мужа не было, муж где-то работал. Она собрала ему два чемодана, поставила их в коридор и легла на диван, упала в чем была, не раздеваясь, и уснула. Так она пролежала три дня, пока не запели бабки.

Пионерские песни пробились в ее сны. Она их услышала, хотя еще спала, еще жила в своем детстве, шагала с мамой от вокзала, держала ее за руку. И вдруг у дороги мама остановилась. Сказала, что должна перейти одна, без Алены.

– Все, отпусти, – она сказала. – Мне пора.

– Мамуль? – Алена сжала руку посильнее.

– Я пойду, отпусти.

– Нет, мамуль… Я тебя не пущу. Я с тобой.

– Отпусти, – мама сказала строго. – Тебе туда нельзя. Ты уже большая, остаешься одна. А мне нужно идти.

Алена держала крепко, она же знала, мама не выдержит, нужно только посмотреть на нее серьезно и подождать минуту. Но мать не сдалась, в этот раз она попросила, почти приказала, строго и нетерпеливо:

– Ну отпусти же меня!

Алена ее отпустила. Мать перешла дорогу и через секунду, как в кино, оказалась в конце квартала, а еще через две исчезла. Копыта цокали по асфальту, казачка кричала «Реган! Реган!», и где-то над ухом запели бабки.

Наш паровоз мы пустим в ход,

Такой, какой нам нужно,

И пусть создастся только фронт,

Врагов пойдем бить дружно!

Старухи с наслаждением повторяли на бис. Бодрый дед, на восьмом десятке, выступил вперед и энергично погрозил кулаком. Оператор с камерой стоял под сценой, дед улыбался белыми зубами, позировал, чтобы выложить свой концерт в Одноклассниках. Алена курила и смотрела вниз. «А что, если прыгнуть?» – она как раз подумала.

И вдруг внизу под балконом появилась машина. Это была машина Алены, Алены и ее мужа, серебристый «Ниссан». Муж вышел из машины, и за ним вышла девушка на каблучках, худенькая, миловидная «сю-сю-сю». Они направились в кафешку, которая была тут же, на первом этаже. В последнее время они с мужем приходили в это кафе и оба к нему привыкли, дома готовить было некогда. А кормили там сносно, на завтрак блинчики, на обед шашлык и борщ.

Алена увидела мужа, девушку рядом с ним, увидела свою машину, из которой эта девушка вылезла, и ей неожиданно, впервые за много дней, захотелось хорошо позавтракать.

– Прощайте скалистые горы, – запел дедок неожиданно сочным и молодым голосом.

Бабки заблеяли:

– На подвиг отчизна зовет.

Алена захотела драться. Кулаком и в челюсть. Так сильно захотела, что пулей побежала на парковку. На лестнице она прикинула: времени меньше минуты, поэтому бить нужно сразу в лобовое. Она выдрала из клумбы булыжник и замахнулась тяжелой своей ручкой от плеча. Она четко направила вес в точку – стекло разбилось и посыпалось. Завыла сигнализация. Бабки прибавили обороты:

– Я знаю, вернусь я не скоро….

Алена кинулась бить фары. Булыжник выскочил из руки, она успела рассадить только одну – муж услышал сирену и выбежал на парковку.

Он достал Алену в три прыжка, она только раз успела шандарахнуть по капоту, глаза сфотографировали: вмятина осталась. Алена нагнулась, чтобы поднять камень и швырнуть в лицо, но не успела. Муж набросился, и они упали вдвоем на клумбу перед кафешкой.

Муж заблокировал руки, уложил Алену на спину и держал ее ноги своим коленом. Она под ним крутилась, но вырваться не получалось. Тогда Алена заорала громко на всю улицу: «Мама!» Муж отпустил, и в этот момент она на него навалилась.

Два человека в черной форме выбежали из кафе и остановились. Алена сидела сверху и била в челюсть кулаком. Охрана не мешала. Муж тоже не сопротивлялся.

Из соседней рюмочной выскочила компания алкашей. Алкоголики болели за мужа, алкашихи – за Алену.

– Бей его! Бей! Кобеля! – закричала одна алкашиха. – А потому что не…

Она не успела закончить и тут же получила в ухо от своего алкоголика.

– Задушит! – другая завизжала. – Она его задушит! Посадят тебя, брось его!

– Да что ж ты за мужик! – тряслись алкоголики. – Бабу скрутить не можешь!

Муж скрутил, но не сразу, дал ей время, немного выпустить свою злость. Рука у Алены была тяжелой, но он терпел и кое-как отворачивал лицо. Когда она вцепилась когтями в горло, он схватил ее за волосы и повалил на живот.

Алена лежала носом в газон, муж заломил ей руки и придавил. Она хрипела, подняла лицо и, оскалившись от боли, пыталась шевелить плечами.

Мимо двигала тетка с пинчером на поводке. Она остановилась в метре от драки и наблюдала, как Алена дрыгает ногами.

– Истеричка! – ругнулась тетка и потащила дальше своего пинчера.

Алена покрутила головой и резко ударила мужа затылком в нос. Он крикнул, застонал, но все равно не выпустил, ей удалось перевернуться совсем немного, и он опять прижал ее к земле. Она не дергалась, не так уж было плохо вдвоем валяться в клумбе, гораздо лучше, чем одной лежать всю ночь в кровати, где умирала твоя мать.

Муж прижал еще на всякий случай, он держал ее голову плечом. На нем была новая рубашка, он, как всегда, с утра был свежим, и пахло от него приятно, Алена сама покупала парфюм. Она вдохнула свой любимый аромат и вцепилась зубами в плечо. Сжала челюсти очень сильно, так что муж заорал и отскочил от нее моментально. Он застонал, посмотрел на укус и пошел заводить побитую машину.

Из кафешки выбежала перепуганная сю-сю-сю. Мотор завели, Алена слышала. Она лежала на газоне, по губам у нее текла кровь, и ее вкус был Алене приятен.

Муж укатил, кто-то из алкашей протянул ей руку, помог подняться. А бабки-коммунистки так и пели. Солист махнул: «Поем!» – они и пели.

Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, а морю не жить без меня.

Алена отряхнулась и зашла в кафе. Борщ она заказала, котлеты и пюрешку.

Домодедово

У Мэри было пять чемоданов и собака. «Встретьте меня, пожалуйста, в Домодедово», – она попросила. И тут поднялся шум. Точнее, моя свекровь сказала вслух все то, о чем промолчало семейство:

– А тетка Мэри у нас, оказывается, звезда. Встретьте ее, проводите, пять чемоданов у нее… Не понимает она, что мы тут все работаем, как пони. Это же целый день придется выбросить из графика! И к тому же собака… С собакой в Домодедово повесишься. А почему она не может взять такси?

– М-м-м… – ответил наш любезный папочка, и добренькая мама успокоилась.

– Считайте мои слова маленьким лирическим отступлением.

Она потупила взор и удалилась на кухню. А я, хотя в прямом родстве не состою, поехала с любезным папочкой встречать Мэри и ее собаку.

Маша, или, как ее звали в штатах, Мэри, возвращалась в Россию. Судя по чемоданам и собаке, насовсем. Обычно она оставляла свою шелти с американским мужем, даже после развода, а в этот раз взяла. Поэтому мы и решили: принесло ее на ПМЖ.

Пять лет Мэри жила в Канзасе. Радовалась, как ребенок, всякой ерунде. Кабриолетом, который муж подарил, хвалилась, пирогами из ближайшей кондитерской восторгалась, Рождественские распродажи ее дурманили, автобаны ее заводили… Но вот вернулась. С собакой. Что-то как-то вдруг Америка ей поднадоела. Или русского духа ей там не хватало, или по родителям скучала… Мы не поняли, особенно про русский дух, но были рады, конечно, все были очень рады увидеть Мэри. Даже наша добренькая мамочка.

– Молодец тетка Мэри! – она сказала. – Куда хочу – туда лечу! Пятьдесят – жизнь только начинается! Хочешь – замуж выходи, не хочешь – помидоры сажай.

Мэри выходила из самолета медленно, потому что