Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире - Минеко Ивасаки

близкий родственник одной из обитательниц) оставался на ночь, она настаивала, чтобы он ушел после обеда, не раньше: так никто не увидел бы его выходящим из дома с утра и не истолковал бы это превратно.

Мне исполнилось двенадцать. Мамору – пятнадцать. Возможно, его еще нельзя было назвать взрослым мужчиной, но его энергетика изменила атмосферу в окия. Я уже не чувствовала былой защищенности. Он дразнил меня, и мне становилось весьма неуютно.

Однажды он пригласил в свою комнату на втором этаже двоих друзей. Я принесла им чай, а парни схватили меня и принялись толкаться. Я испугалась и побежала вниз. А они рассмеялись. В другой раз я была в ванной одна и вдруг услышала, что в раздевалке кто-то есть.

– Кто здесь?

В саду работала Судзу-тян. Она спросила:

– Госпожа Минэко, вы в порядке?

– Все хорошо, – ответила я.

Я услышала, как кто-то хлопнул дверью и взбежал на второй этаж по лестнице снаружи. Это точно был Мамору.

О сексе я не знала практически ничего. Его никогда не обсуждали, а мне было не особенно интересно. Единственный мужчина, которого я видела голым, был мой отец, и это случилось так давно, что я почти ничего не помнила.

Поэтому я была в ужасе, когда однажды вечером Мамору беззвучно подкрался ко мне в раздевалке, где я снимала одежду, грубо бросил на пол и попытался изнасиловать.

Был жаркий летний вечер, но я вся похолодела. Мозг отключился, все мое существо замерло от страха. Я не могла даже кричать. У меня едва хватало сил сопротивляться. В этот момент в раздевалку вошла Кун-тян (за что я буду вечно ей благодарна). Она несла мне свежее полотенце и чистую одежду.

Кунико стащила с меня Мамору и отшвырнула его в сторону. Я подумала, что она его сейчас убьет.

– Ты мерзкий ублюдок! – орала она. Из обычно незлобивой женщины она превратилась в настоящее свирепое божество-хранителя. – Ты грязная, гнилая свинья! Как ты смеешь прикасаться к Минэко? Убирайся отсюда. Сейчас же! Я убью тебя, если ты задумаешь снова ее тронуть. ТЫ МЕНЯ СЛЫШАЛ?

Мамору помчался прочь, как вор в ночи. Кунико попыталась меня поднять. Я так дрожала, что даже на ногах стоять не могла. Все тело было в синяках.

Она уложила меня в постель. Тетушка Оима и Старая Злюка заботились обо мне, но это происшествие глубоко травмировало меня. В тот день я попала в безжалостные тиски паники.

Тетушка Оима вызвала Яэко и Мамору и без предисловий выставила их.

– Я хочу, чтобы вы сию же секунду убрались отсюда. Сейчас же. Никаких оправданий. Не говорите ни слова.

Позже тетушка Оима рассказывала, что никогда в жизни не была в такой ярости.

Яэко отказалась уходить. Она сказала, что идти ей некуда, и теперь, анализируя ситуацию, я думаю, что, наверное, это была правда. Все вокруг терпеть ее не могли. Тут вмешалась Старая Злюка и пообещала найти какое-нибудь жилье для Яэко.

Тетушка Оима не хотела, чтобы Мамору оставался под одной крышей со мной больше ни секунды. Она обратилась за советом к матушке Сакагути – она была того же мнения. Вдвоем они придумали план.

На следующий день тетушка Оима позвала меня.

– Минэ-тян, я должна попросить тебя о большом одолжении. Матушке Сакагути прямо сейчас требуется помощь по дому, и она хотела бы, чтобы ты какое-то время побыла у нее. Ты не против? Мы были бы тебе очень благодарны.

Я ответила сразу же:

– Буду рада сделать все, что в моих силах.

– Спасибо, дорогая. Я упакую твою одежду, а школьные принадлежности собери сама.

Если честно, это стало настоящим облегчением.

После обеда я переселилась к матушке Сакагути.

Старой Злюке потребовалось две недели, чтобы найти дом для Яэко. Он находился к югу от улицы Сидзо, на улице Нисиханамикодзи. Взяв у Старой Злюки в долг тридцать пять тысяч долларов на покупку дома, Яэко переехала туда вместе с Мамору. Я старалась избегать его, но, если мы случайно сталкивались на улице, он всегда говорил мне какую-нибудь гадость.

Тетушка Оима продолжала обеспечивать Яэко клиентурой. Выгода этой стратегии заключалась в том, что окия Ивасаки не опозорился перед всем городом из-за возмутительного происшествия. Яэко была наказана, но об этом никто не узнал.

Я же переживала очень тяжелый период: страдала от жутких кошмаров и постоянно находилась на грани истерики. Меня то и дело рвало. Я знала, что все очень беспокоятся обо мне, но не могла притворяться, будто у меня все в порядке. Матушка Сакагути распорядилась, чтобы одна из ее служанок присматривала за мной двадцать четыре часа в сутки. Так продолжалось несколько месяцев.

15

Я ЧАСТО ЗАДАВАЛАСЬ ВОПРОСОМ, почему тетушка Оима спускала Яэко ее возмутительные выходки, притом что во всем остальном была абсолютно непоколебима. Может, она просто старалась сберечь хоть какую-то гармонию и сохранить лицо на фоне разлада и позора? Уверена, что отчасти причина заключалась именно в этом. Но еще я думаю, что она считала себя обязанной терпеть Яэко из уважения к тому факту, что она – моя сестра, а я – атотори. И, несмотря на все недостатки Яэко, она по-прежнему оставалась членом семьи окия Ивасаки.

Однако матушка Сакагути считала, что наказание Яэко было недостаточно строгим. Она вызвала Яэко к себе и вынесла более суровый приговор: «В следующие три года я запрещаю тебе танцевать перед публикой. Я уже уведомила госпожу Айко о моем решении, так что оно окончательное. Кроме того, ты исключаешься из нашего внутреннего круга, пока не получишь особое разрешение. Ты не можешь переступать порог этого дома и любого другого родственного дома. Мы не хотим с тобой общаться. Не посылай мне подарки. Не утруждай себя принятыми приветствиями и ритуальными визитами, даже по случаю Нового года.

И вот еще что. Я запрещаю тебе приближаться к Минэко. Ясно? Чтобы и духу твоего возле нее не было. Фактически я снимаю с тебя обязанности ее Онэ-сан, хотя ты будешь по-прежнему числиться в этом звании. Ты будешь присутствовать на ее дебюте в качестве второстепенного зрителя. Господин из дома Суэхироя скажет, где тебе сесть во время ее дебюта. А теперь иди. И не возвращайся».

Никто не стал бы винить матушку Сакагути, даже если бы она совсем изгнала Яэко из Гион-кобу за ее проступки. Но она выбрала менее жесткое наказание, которое, по сути, пресекло профессиональную деятельность Яэко на несколько грядущих лет, но не бросило тени на