Сердце под замком - Ферзан Озпетек

Вернувшись в Полицци, я, чтобы отвлечься, сходила в церковь Успения Богородицы взглянуть на старинный, написанный еще в конце XV века фламандский триптих, где изображена знаменитая «Mater Sapientiae», «Матерь Премудрости», – Мадонна с младенцем Иисусом и раскрытой книгой в окружении святых и музицирующих ангелов. Сколько раз мы обсуждали ее с Танкреди! Образ просто великолепный, невероятно богатый деталями, особенно это касается фигур и драпировок. Его долгое время приписывали художнику, условно называемому Maître au feuillage brodé, Мастером вышитой листвы, но потом кто-то выдвинул гипотезу, что за этой таинственной фигурой скрывается сразу несколько человек, возможно целая школа. Впрочем, я по-прежнему предпочитаю считать этот образ творением единственного загадочного мастера. Фасад церкви Успения, как и многих других сицилийских церквей, обветшалый, запущенный, но внутри хранится настоящее сокровище. А красота способна исцелить любые раны.

Найдя утешение в церкви, я почувствовала, что справлюсь и с последней задачей, которую себе наметила, – неприятной и поэтому оставленной напоследок в надежде, что решать ее не понадобится. Хотя, с другой стороны, все вышло не так уж и плохо.

К моему облегчению, здесь Танкреди тоже не появлялся. Я и в самом деле не знаю, как поступила бы, узнав, что он вернулся в город, который ненавидел больше всего на свете, откуда сбежал и где теперь, презрев мои муки, как ни в чем не бывало влачит прежнее существование.

Нет, его я не нашла, зато вдруг совершенно ясно поняла, что есть и другие причины жить. Поездка на Сицилию стала для меня концом эпохи, за которым неизбежно придет новое возрождение.

Вчера вечером, едва вернувшись в Рим, я вошла в мастерскую, огляделась по сторонам, погружаясь в застывшее время, и на какое-то мгновение вдруг снова ощутила, какая невероятная красота скрывается среди всей этой боли. А потом вышла, заперев за собой дверь. Навряд ли я когда-нибудь открою ее еще раз. Тому, что случилось, больше не повториться: талант и вдохновение покинули меня вместе с Танкреди.

Я буду путешествовать, общаться, веселиться, встречать рассветы с любовниками на одну ночь. Но сердце мое навсегда останется под замком за этой дверью.

И все же не могу отрицать, что временами меня посещает одно видение, самое страшное и темное из всех: видение твоей смерти. Ты идешь по пляжу в направлении моря и исчезаешь в волнах, добровольно отказавшись от своего счастья, – этакая Венера наоборот, убитая морской пеной. Нет, это просто ночной кошмар, говорю я себе в такие моменты. Это не может быть правдой.

XV

Привкус у воды в душе был странный, соленый, будто в море: Аличе несколько раз облизнула губы, прежде чем поняла, что плачет. Неблизкий путь от холостяцкой берлоги Чезаре до дома она прошагала, как робот, на негнущихся ногах: в голове туман, и только сердце бешено колотится – единственный живой орган в теле механической куклы, движущейся, пока не кончится завод. Но теперь, когда вода, стекая по ее телу, уносила прочь остатки дня, Аличе понемногу оттаяла и вновь почувствовала себя цельной, наконец избавившись от мерзкого ощущения насилия и грязи.

Давиде оказался прав: Чезаре ее не любил. Как не любил никто и никогда. Зато теперь, достигнув дна, можно хотя бы оттолкнуться – и снова начать подниматься.

Выйдя из душа, она закуталась в новый, всего неделю как купленный махровый халат. Впрочем, и жизнь у нее теперь тоже новая, с иголочки. Отныне Аличе никому не позволит ее испортить.

Стоило мысленно вывести эту формулу, как зазвонил телефон. Она прекрасно знала, кто это, но вместо ужаса вдруг ощутила решимость и трубку сняла с неожиданным даже для себя самой спокойствием.

– Неужели синьорина в кои-то веки соизволила откликнуться на зов несчастной матери? – взревела на том конце провода Аделаида: классика ее пассивно-агрессивного репертуара. Но, ощутив, что роль жертвы для нее мелковата, немедленно перешла в атаку: – А что, твой «друг» не передавал, сколько раз я звонила? Разумеется, передавал, но ведь наша синьорина вечно занята… Так вот, слушай! Я тут поговорила с нотариусом, и он сказал, что без проблем продаст квартиру. Только позвони, остальное он сделает сам! Тебе останется взять билет на поезд и как можно скорее вернуться домой. Ясно?

Она так вопила, что Аличе пришлось отвести трубку подальше от уха. Пожалуй, чтобы расспросить об Ирен и, главное, понять, не знает ли мать чего о Танкреди, придется сперва перевести разговор в более мирное русло…

– Прости, мам, я как раз собиралась позвонить, но ты меня опередила, – вкрадчиво солгала она. – Ты права, я очень скучаю по дому…

Аделаида на секунду умолкла, вероятно потрясенная внезапной обходительностью дочери, и Аличе, воспользовавшись этой передышкой, сразу перешла к больной теме:

– Знаешь, в мастерской Ирен я обнаружила целую кучу картин, и, по-моему, они очень ценные. Часть написана одним художником… Ты, может, о нем слышала, он родом из городка по соседству с Полицци… Звать его Танкреди, фамилии не знаю, но начинается на букву «П»…

На том конце провода повисло тягостное молчание.

– Тебе-то почем знать, ценные они или нет? – спросила наконец Аделаида холодным и колючим, как острие ножа, тоном.

– Да вот я и не знаю, но, на мой взгляд, картины замечательные. Когда-то давным-давно этот Танкреди жил с Ирен, а потом пропал, и больше его никто не видел. Может, домой вернулся… Ты ничего о нем не слышала? Может, фамилию знаешь?

Аделаида ответила не сразу, будто тщательно взвешивала слова. Но в итоге все-таки не выдержала и взорвалась:

– Стало быть, решила, что бог весть какое сокровище нашла? Только время зря тратишь! Танкреди всю жизнь был нулем без палочки, от таких одни неприятности. Зато каким великим художником себя мнил! Куда там! Только дуры вроде тебя на такого и купятся! Фамилия его, если ты и впрямь хочешь знать, была Петрароли. Танкреди Петрароли. А домой, в Кастеллану, он и в самом деле вернулся, да только вперед ногами! Как копыта откинул, так и вернулся, уж сколько лет назад…

Выплеснув этот поток совершенно необъяснимой ярости, Аделаида немедленно оседлала любимого конька и перешла к привычным угрозам, которые, по ее скромному разумению, должны были убедить дочь «ради блага семьи» продать полученную в наследство квартиру.

Но Аличе ее не слушала.

Значит, Танкреди мертв? Без конца измышляя причины, заставившие его безо всяких объяснений бросить Ирен и начать новую жизнь, она и подумать не могла, что за столько лет он тоже мог умереть, унеся свою тайну в могилу.

– Выходит, он вернулся