Сердце под замком - Ферзан Озпетек

* * *

Себастьяно явился ровно в семь.

– А я с подарком, – заявил он с порога, протянув Аличе крохотный кактус в горшочке.

– Давай покажу тебе дом. Мастерскую оставим напоследок, как финальный аккорд.

Начать она решила с тетиных картин в гостиной, однако сразу предупредила, что вскоре Себастьяно предстоит увидеть нечто совершенно иное, куда более оригинальное и интересное: вероятно, после встречи с Танкреди Ирен радикально сменила стиль.

Молодой человек следовал за ней молча, явно завороженный увиденным. Когда они наконец добрались до мастерской, Аличе прочла на его лице то же изумление, какое испытала сама, войдя сюда впервые.

– Невероятное место! Все эти заметки, развешанные по стенам, ужасно смахивают на доску охотника за маньяками! А картины-то, картины! Непременно нужно показать их Валерио…

Присев на корточки перед холстами Танкреди, Себастьяно разглядывал их один за другим с почти суеверным ужасом.

Слово за слово они засиделись допоздна. Аличе сварила спагетти, заправив их остатками приготовленной Давиде капонаты[8]. К счастью, в холодильнике завалялась пара шариков моцареллы и немного оливок, потому что Себастьяно, несмотря на худощавость, оказался заправским едоком. А в рюкзаке у него обнаружилась бутылка кьянти, которую они с удовольствием распили.

К полуночи парочка переместилась на большой диван в гостиной. Оба были изрядно навеселе и даже начали целоваться, но в какой-то момент Себастьяно отстранился.

– Нет, мы сейчас слишком пьяны. Последнее, чего я хочу, – это заняться с тобой любовью, а наутро ничего не помнить, – заявил он, целомудренно целуя Аличе в щеку. – Лучше пойду, пока еще не слишком поздно.

И он в самом деле ушел, оставив Аличе разбираться с сумбуром в голове, который вряд ли можно было объяснить одним лишь воздействием алкоголя. Что заставило Себастьяно ретироваться именно в тот момент, когда большинство знакомых ей парней, начиная, разумеется, с Чезаре, предпочли бы остаться и воспользоваться случаем? Невероятная порядочность и искренняя забота о ней? Или он сбежал, вдруг осознав, насколько она ему безразлична? Вспоминая эти очаровательные серые глаза с длинными темными ресницами, делавшими их еще глубже, Аличе могла только удивленно спрашивать себя: и как это она не влюбилась с первого взгляда? Впрочем, найти ответ на этот и другие вопросы она так и не успела, поскольку погрузилась в глубокий сон.

Проснувшись наутро, Аличе не сразу поняла, где находится: похоже, накануне она была так пьяна, что уснула одетой на диване в гостиной. Неуверенно поднявшись – голова еще кружилась, – она отправилась в душ и как раз закончила одеваться, когда зазвонил домофон.

– Это Себастьяно! Откроешь?

А он выглядит куда более свежим, подумала Аличе, не заметив у сияющего молодого человека ни малейших признаков похмелья. Зато заметила в руках пакет из пекарни.

– Я принес тебе к завтраку вкуснейшие корнетти[9]. И важные новости. С чего начнешь? – выпалил он. И страстно поцеловал ее в губы.

* * *

Сегодня я зашла в книжный за путеводителем по Мадриду, куда скоро отправлюсь. И вышла с пустыми руками: нужного издания не оказалось, пришлось заказывать. Зато на глаза мне попался любопытный альбом – репродукции старых открыток с видами самых очаровательных мест испанской столицы: Хрустального дворца в парке Ретиро, пышных залов музея Серральбо, вокзала Аточа…

Блуждая по магазину, я не могла не заметить целые стеллажи пособий, где даются советы, как стать счастливым, успешным, как развить свой талант, основать прибыльное дело, воспитать идеальных детей… Почему бы вместо всей этой галиматьи не написать руководство по разрушению собственной жизни?

Уверена, рано или поздно кто-нибудь его напишет. Хотя я и так в нем не нуждаюсь: горький урок мне преподала сама жизнь, отняв единственный повод улыбнуться, лишив даже радости воспоминаний, от одного вида которых меня теперь выворачивает, как от протухших котлет. Даже самый сладкий и нежный поцелуй прошлого – и тот отдает едкой горечью. Нет уж, лучше об этом не думать. Лучше вообще не думать.

Едва вернувшись с Сицилии, я позвонила галеристу и отменила выставку. А теперь готовлюсь к отъезду – подальше от тех мест, куда предпочла бы не возвращаться. Чтобы забыться, я трачу и транжирю: рано или поздно деньги закончатся, но мне все равно.

Впрочем, это личное схождение во Ад, вновь забросившее меня в горячо любимый и ненавидимый край, куда я никак не собиралась возвращаться, принесло и кое-что важное. Драгоценное. Кое-что или, скорее, кое-кого, кто – и мне только сейчас, спустя некоторое время, удалось это осознать – наконец-то сможет пролить свет на события, разрушившие мою жизнь.

Да, эти строки адресованы тебе – девочке с широко распахнутыми глазами и сердцем, скрасившей один из самых мрачных моих дней.

Если ты это читаешь, я, вероятно, уже мертва. А ты… ты теперь, должно быть, совсем взрослая. Удалось ли тебе осуществить свою самую сокровенную мечту? Хватило ли духу назвать ее по имени и произнести это имя вслух перед свидетелями понадежнее меня? В твоем открытом, искреннем взгляде я уловила то, чего не отнять никому: невинность, очарование, надежду, бессмертную и не умеющую лгать.

Я не смогу научить тебя быть идеальной женщиной, какой тебе, вероятно – воспитание обязывает, – хотелось бы стать. Зато мне есть что рассказать о несчастье. Я знаю, каково это: отдать себя без остатка человеку, которому слепо доверяешь, а после очнуться опустошенной и брошенной, как старый чемодан на обочине.

Теперь, наполняя бокал, я пью лишь за чужое счастье. Часть меня, умудрившаяся остаться трезвой и бесстрастной, еще строит планы на будущее, но другая, настоящая я, убравшись подальше от нескромных взглядов, уже догорает в костре утраченных иллюзий.

Да, я знаю, каково это – намертво связать свой талант с талантом другого, раствориться в его гениальности, способной сегодня созидать, а завтра разрушать созданное. Сперва он дал мне силы быть собой, потом так же легко их отнял. Я наивно считала, что достигла высшей ступени самовыражения, что отныне все будет просто великолепно; но стоило достичь вершины, как меня сбросили в бездонную пропасть.

Учись на моих ошибках, дитя мое: никому не доверяй, не дай разбить тебе сердце, не влюбляйся, если не хочешь быть преданной. А когда хрупкая красота твоих чувств вдруг окажется под угрозой, без колебаний возводи стены, повыше и потолще крепостных.

Вместе с любимым я похоронила и саму себя: наши картины свалены единой грудой, как тела в братской могиле. Я больше никогда не возьму в руки кисть, никогда не окуну ее мягкие щетинки