Сердце под замком - Ферзан Озпетек

Меньше всего Аличе хотелось столкнуться с очередным отказом, да и чрезмерный восторг подруги скорее раздражал, чем ободрял.

– Если это такой шанс, почему бы тебе самой не сходить? – поинтересовалась она.

– Я уже сходила! Технически результатов пока нет, но прослушивание прошло замечательно, так что они полные кретины, если меня не возьмут… И потом, знаешь, я исключительно по доброте душевной звоню, я ведь не жадина какая-то. Сценарий пока держат в строжайшей тайне, но снимать, судя по всему, будут на Сицилии. Состав еще не набран, ищут молодых ребят: новые лица, лента в духе неореализма и все такое. Думаю, даже справку с курсов не спросят. Мне по секрету шепнули, там что-то про группу подростков, живущих на улицах Палермо, а ведь ты тоже с Сицилии… Я сразу себе сказала: может, и для Аличе найдется небольшая роль, официантка или продавщица… Ты была бы просто идеальна!

В своем высокомерии Камилла не сознавала, насколько неуместно и даже оскорбительно с ее стороны полагать, что Аличе сможет претендовать лишь на эпизодическую роль, еще и связанную с профессиями, которые сама приятельница откровенно презирала. Намерения ее были прозрачны: на самом деле ей хотелось унизить, высмеять «недалекую провинциалку». Похоже, Камилла питала слабость к Чезаре и потому ревновала. Разумеется, она не могла знать о недавнем разрыве и просто хотела поставить девушку в неловкое положение. Поначалу Аличе и думать не хотела ни о каких пробах, ей ужасно хотелось послать Камиллу прямиком ко всем чертям. Но, столкнувшись с подобным отношением, она передумала и попросила номер телефона для записи на кастинг. Она пойдет на прослушивание и уж теперь-то выложится по полной!

Повесив трубку, она решила тут же, пока не передумала, перезвонить на студию. Прослушивание ей назначили в шестнадцатом павильоне «Чинечитта», в пять часов вечера, а уже в шесть они должны были встретиться с Себастьяно; что ж, она попросит подхватить ее там.

* * *

Оглушенная аплодисментами, Аличе неверным шагом вышла из ворот студии. Себастьяно ждал, сидя на парапете. Все еще не придя в себя после страстного монолога, прозвучавшего будто из самого сердца, она со слезами на глазах двинулась Себастьяно навстречу, и он, решив, что дело плохо, заключил ее в объятия:

– Ну, как прошло?

В его голосе сквозила тревога. Аличе задумалась, словно сперва хотела собраться с мыслями. Вызов, который она намеревалась бросить Камилле, неожиданно обернулся вызовом тому, из чего до сих пор складывалась ее жизнь. Должно быть, это и стало решающим фактором, спонтанным выплеском мощи, какой она в себе даже не ожидала обнаружить.

Обращенные к матери слова, в которые Аличе вложила все свое негодование, всю боль, пришли к ней сами, в них не было ни грамма наигранности или притворства. И это впервые оценили по достоинству.

– Прекрасно! Даже не верится, скажи? Завалила кучу дерьмовых прослушиваний – и прошла самое важное! Мне даже аплодировали, представляешь? Ассистент режиссера сказал, никогда такого не видел…

– Черт возьми, Аличе, я за тебя так рад! Как чувствовал, что должно прорвать! Теперь ты будешь сниматься, станешь звездой!

Однако, судя по ее задумчивости, Аличе не торопилась разделить восторг Себастьяно.

– Думаю, я откажусь, – сказала она наконец.

– Как откажешься? Серьезно? Почему?

– Поняла, что не хочу – по крайней мере сейчас. Пока у меня другие приоритеты, – загадочно улыбнулась Аличе.

Да, сейчас у нее полно других забот. Сперва нужно осуществить мечту Ирен – устроить большую выставку, на которой ее работы и работы Танкреди наконец получат заслуженное признание. И она приложит все силы, чтобы эта выставка стала незабываемым событием. Выбрав ее наследницей, тетя доверила Аличе завершить начатое, и отлынивать девушка не собиралась. В конце концов, она в неоплатном долгу перед Ирен.

– Неужели ты упустишь такой шанс? – изумился Себастьяно.

– Если это моя судьба, будут и другие, – усмехнулась Аличе и нежно коснулась лежащего в кармане письма. А вернувшись домой, снова перечитала его. И еще раз. И еще.

Дорогая Аличе,

надеюсь, это письмо ты отыскала не сразу.

Я долго размышляла, где и когда лучше тебе его передать. Подумывала даже попросить Галанти в определенный день вручить конверт тебе лично. Но тогда все выглядело бы слишком сухо, официально, даже как-то по-бюрократски, а это последнее, чего бы мне хотелось.

Так что я постаралась спрятать письмо там, где ты непременно его найдешь – но когда-нибудь не сразу, потом. Сперва мне нужно было поведать тебе о своей жизни, мечтах и страданиях, о великой любви, которая меня питала – и убивала. А главное, о нем. Иначе я вряд ли смогла бы объяснить, как все было на самом деле и как сложно было сделать правильный выбор. Но знаешь, труднее всего высказать самое простое – правду.

Вот и Танкреди пытался, но эти слова так и остались несколькими строчками на исчерканном, измятом листке, забытом на дне коробки. Я обнаружила их, оплакивая его исчезновение, и они доставили мне куда худшую боль, чем прежде, поскольку утопить ее в презрении и обиде я уже не могла. Нет, человека, который такое пишет, нельзя ненавидеть – можно только любить, чего бы это ни стоило. Помни об этом, когда станешь читать его слова, которые я передаю без утайки.

* * *

Не представляешь, сколько раз, не в силах уснуть, я бродил по этому городу, так и оставшемуся для меня чужим. В первых лучах рассвета мне грезилось твое лицо, в ясном небе – блеск твоих глаз, в мокрых от дождя ветвях – взмахи твоих ресниц, в полете голубки – твой неясный профиль. И все-таки для меня ты – лишь призрак, несколько запечатленных в памяти мгновений, крошечное новорожденное существо в облаке белых кружев, лежащее в колыбели.

Я полюбил тебя раньше, чем впервые увидел, но столько лет спустя едва ли могу представить, какой ты выросла, и это меня убивает. Твое лицо – единственное, чего мне никогда не нарисовать.

Меня не было рядом, когда ты сосала грудь, пока не засыпала, когда ты училась ползать, исследуя огромный мир вокруг, когда ты произнесла первые слова. Меня не было рядом – и по-прежнему нет. А ты растешь – малышка, которая скоро, слишком скоро превратится в юную женщину. И это обрекает меня на бесконечные терзания.

Все эти годы я не мог не думать о