Любимая звезда - Анна Радзивилл

Спасался Кит в море. Дело своё водолазное считал спасением.

А море забирает человека надолго.

Однажды, вернувшись на берег, он не нашёл жены. Вещи она справедливо разделила. Но ни записки, ни полслова ему не оставила. А куда делась, где её искать – сказать не мог никто.

Он искать не стал. Завербовался в Магадан. На самый край белого света.

* * *

Через несколько дней Кит раздобыл настройщика, и рояль ожил. Звук у него оказался нежный и чистый, а клавиши – лёгкие. А так как крышки вовсе не было, в звуке появилось даже что-то концертное. Кит радостно вспоминал давно забытые вальсы и романсы, не учитывая бетонных стен и перекрытий. Особенно упивался он старинным белогвардейским вальсом «Тоска безысходная».

Соседи молчали, потому что связываться с огромным водолазом никому не хотелось. Пёс Ромуальд с пятого этажа не выдерживал вальса с таким названием и принимался выть. Псу тоже это прощали. Все знали, что его бросил возле магазина один капитан в белом кителе и уплыл куда-то.

Услышав лютый вой, Кит опоминался, отрывался от рояля и стучал Ромуальду по трубе: «Э! Кончай! Концерт окончен!» Ромуальд жил теперь у сухопутной старушки, кормила она его хорошо, но он видел в жизни всякое, поэтому понимал сразу и закруглялся.

Отдыхал дом, когда Кит уходил в баню, на дежурство, на целые сутки. Главная обязанность дежурного слесаря-сантехника – это не допустить, чтобы что-нибудь случилось. А для этого надо было только не спать и поглядывать.

Когда вечером из бани уходил последний помытый, пёстрой суматошной толпой набегали уборщицы, многие с мужьями. Они тёрли кафель, чистили парные и сауны, из шлангов поливали полы кипятком. Мужья выносили на помойку вороха мокрых исхлестанных веников. Кит в это время делал обход и выпускал бассейны в мужском и женском отделениях.

Через два часа всё сверкало. В полночь он оставался один в огромном новом здании. Баня удивляла ночными звуками. Шлёпались редкие капли с потолков, и каждая гибла со своим особым звоном… Иногда с торжественным грохотом падал съехавший откуда-нибудь таз. Гудели, разогреваясь в саунах, тэны. И только бассейны наполнялись неслышно и таинственно, и надо было не спать и следить, чтобы они не удрали. Однажды он задремал и проснулся от шума водопада: два бассейна вышли из берегов и привольно струились вниз по лестнице со второго этажа… Три часа потом пришлось вычерпывать воду из вестибюля старым ведром.

Больше всего он любил середину ночи, когда спит уже весь город, когда даже постовые милиционеры, окоченев, забились в тёплые дежурки и не потревожат звонком в дверь: «У тебя как – всё в порядке?»

Тогда он раздевался, брал акваланг и шёл к бассейну. Аукались капли с потолков. Чистая тёплая вода едва мерцала в темноте.

Он включал яркий свет и, закусив невкусный пластмассовый загубник, медленно нырял на дно. Тихо плыл вдоль стен, рассматривая выщербленные кафельные плитки. Больше смотреть было не на что. Крупное белое тело его долго и неподвижно висело в воде…

Когда в красном баллоне за спиной кончался кислород, Кит рывком подымался на поверхность бассейна и, не вытираясь, шёл в парилку – обсохнуть.

А после, остаток ночи до прихода банщиц, сидел у себя в слесарке, что-нибудь чинил и слушал Высоцкого. Бутылка, как верная собачонка, стояла у него под столом у левой ноги, а стакан для маскировки он ставил в подстаканник.

* * *

Наверно, ей было пять или шесть лет. Он обнаружил её случайно. Сидел дома, рассеянно перебирал клавиши, но вдруг взглянул на часы и выскочил за сигаретами.

Маленькая девочка, съёжившись на корточках, примостилась возле его двери.

– Ты что тут делаешь?

– Слушаю твой концерт.

Тонкие волосики, ножки как спички. И похоже, размазанные и высохшие слёзы.

Кит рассмеялся:

– Ах ты, лапша…

Кажется, ей стало обидно.

– Я, конечно, маленькая и не понимаю, что такое концерт, но я его люблю!

– А чего ревела?

– Мама ушла. На работу. Я взяла книжку, открыла, а там – Бармалей!.. А я одна в комнате…

Дверь в квартиру напротив была приоткрыта.

– Как тебя зовут?

– Надежда.

– А меня – Кит.

– Я знаю. Тебя весь дом знает.

– Да?..

Сигареты он купил, но спички забыл. Зато купил килограмм мармелада, чего никогда прежде не делал. Надежда его ждала, Надежда…

Она умела не мешать. Появлялась незаметно. Поскребётся в дверь (до звонка-то не достать), он впустит её, будто кошку, и занимается своими делами.

Сварит кашу, нальёт в глубокую тарелку, поставит на табуретку:

– Ну давай, садись.

– А твоя где тарелка?

– Что нам, одной тарелки не хватит, что ли? Бери ложку и ешь.

Долго и серьёзно, сидя рядом на раскладушке, едят кашу. И вдруг она спрашивает:

– А как ты думаешь, чем питаются киты?

И пока он соображает, как ей объяснить про планктон, сама себе отвечает:

– Пароходами, наверно, кораблями…

Однажды явилась, поздоровалась и долго молчала.

Он пригляделся к ней, спросил:

– Чего молчишь-то? Раскалывайся…

– Понимаешь, я давно хотела тебе рассказать… Только тебе, может, это неинтересно. У меня есть Сын-Брат-Бегемот.

– Кто?

– Сын-Брат. Бегемот. Только он всё время прячется. Я вчера гуляла по берегу. Он крикнул мне из моря. Так, знаешь, тоненько крикнул… Я сразу всё поняла: он рассказывал, как растёт морская трава, как гуляют по дну крабы… Оказывается, возле своего дома он сажает цветы! У него такой же дом, как и у нас, точно такой же, только весь в цветах.

– В цветах? Вот бы найти туда дорогу!.. – пробормотал Кит внезапно охрипшим голосом.

– Туда нельзя пойти. Туда нужно плыть. Доплыть до камня. Знаешь камень в заливе? А там надо нырять. Глубоко за рыбами. Может быть, ты найдёшь мне моего Сына-Брата-Бегемота? Ты же водолаз… А сама-то я уж, наверно, больше никогда его не увижу… – вздохнула она совсем не по-детски.

– Почему?

Она посмотрела ему прямо в глаза и вдруг созналась:

– У меня его нет. Раньше я его по два раза в день видела. Особенно часто на материке у бабушки. У неё ещё был Никтошка. Тихий такой. Молча дверь откроется – а никого нет. Это Никтошка открывал. Ну вот.

Бабушка умерла. Я выросла. А Сын-Брат-Бегемот ушёл от нас.

– Куда?

Она растерянно взглянула на него и чуть не заплакала:

– В грустную даль, я думаю…

Потом сделала над собой усилие и призналась совсем уж горько и трезво:

– Я, если хочешь знать, живого бегемота ещё даже ни разу в жизни и не видела. И не знаю, какой он вообще-то.

Иногда она заставала его