Любимая звезда - Анна Радзивилл

таким, что разговаривать с ней он совсем не мог, только бормотал что-то, смущённо поглаживая потные кудри. По кухне валялись бутылки. Она составляла их в уголок, а потом исчезала молча и тихо, будто и не приходила.

А через несколько дней сообщала:

– А ты знаешь, Сын-Брат-Бегемот-то у меня тоже пил.

– Что пил?

– Что-что… Водку, коньяк. Иногда кефир.

После таких разговоров Кит пытался удержать себя. Но вечерами, оставшись один, он вдруг понимал, что сидеть одному вот так просто невозможно. Невыносимо. И шёл в вечерний ресторан «Прибой». Там были такие же, как он. Там разговаривали, как в поезде (а что, сегодня я тебя увидел, а завтра…), там он был не один. Когда надоедало в ресторане – шёл к приятелям. Те встречали его с восторгом.

* * *

Надежда открыла ему секрет: оказывается, у них одна общая стена в кухне, а в стене, на уровне её уха, – отверстие, небольшой такой бетонный тоннель, залепленный с двух сторон розетками. С их стороны розетка разболталась, и если приложить ухо – слышно было каждое слово.

– А я тебя вчера подслушивала! – сообщила она ликуя. – Только ты всё молчишь да молчишь, и рояль твой молчал, а зато сковородку твою знаешь как слышно было? Ш-ш-ш-ш! Ты яичницу жарил, да?

Кит подумал и, когда она ушла, ослабил свою розетку. Чтобы Надежде было удобнее. И неожиданно для себя включился в кипучую жизнь за стеной.

Через три минуты он уже знал, что «Ромуальд и этот твой Кит – два ненормальных, которые думают, что живут в лесу. Ну Ромуальд – ладно, он всё-таки собака, а этот-то?» Все это было сказано молодым женским голосом. Красивым.

Он сидел в своей кухне у окна, не зажигая света, и слушал этот голос. Женщина что-то напевала, звякала посудой. Потом заговорила, уверенная, конечно, что, кроме дочки, её никто не слышит:

– Нет, мне прямо не верится…

– Ну взяли же!

– Да ты понимаешь, что легче ребёнка в институт устроить, чем туда?

– А там будут волнистые попугайчики?

– Будут. Там даже плавать можно.

– Плавать? Ой, ты что?

Они хохотали вместе. Кит не понял, куда это удалось устроить Надежду. Но они щебетали уже о чём-то другом.

– У попа была собака!

– Не было у него никакой собаки!

– А как же он её любил?

– Ха-ха-ха! Любил! Ничего себе «любил»!

Он удивлялся не тому, что они говорят, а – как говорят. Чирикают, щебечут и – понимают друг друга.

Потом он вернулся в комнату, снял с раскладушки покрывало и осторожно прикрыл им рояль.

* * *

Как-то незаметно в доме наступила тишина. Кит не сотрясал больше вальсами бетонные перекрытия. Ромуальд даже вокруг дома гулял молча. А Надежда, видимо, просто куда-то исчезла.

Выспавшись после дежурства, Кит сидел в своей кухне и прислушивался к этой тишине. За стеной кто-то был. Но не было там Надежды…

Он вышел на лестницу и позвонил в квартиру напротив.

– Где Надежда? – громыхнул он, не разглядев даже, кто стоит перед ним.

Женщина спокойно глянула ему прямо в глаза и вместо того, чтобы ответить на вопрос, засмеялась:

– А… Кит? Ну-ну, проходите…

Но он стоял и разглядывал её. Мягкая, милая, какая-то усталая красота. Так вот какой будет Надежда, когда вырастет! Очень похожи…

– Меня зовут Тереза, – тихо сказала она.

Он нагнул голову, чтобы не зацепить косяк, и шагнул в квартиру.

Оказалось, что Надежду удалось устроить в детский санаторий на Талой. И в субботу надо ехать её навещать.

Через полчаса он обнаружил, что этой женщине можно было рассказывать обо всём. Она, как и её дочь, всё понимала. Больше всего удивляла в ней чуткая нежность, с которой она слушала. И он говорил, говорил и всё не мог остановиться.

– Ну, сам, конечно, виноват. Погрузился, значит, иду. Смотрю – из-под камня спрут выглядывает. Самого-то его не видно, он два дежурных щупальца выставляет. Пошевеливает ими так, сидит. Я его башмаком тихонько… раз! Он подумал и одно щупальце аккуратно спрятал. Я тогда – опять… Вот тут он мне и дал! Вырвался из-под камня и какой-то дрянью в меня к-а-а-к плюнет! Темно стало, я ребятам ору: «Вир-pa!» Ну это чтоб поднимали меня. А он весь по мне распластался, прилип и как давай душить! Только на палубе ребята его от меня и отодрали. Ну винить-то кого будешь – сам виноват…

Тереза смеялась и подливала ему чай. Он смотрел на её тонкие пальцы и видел, что они прозрачные. Вспомнил: виноград «дамские пальчики» тоже прозрачный. На кухне было светло, уютно и вкусно пахло.

* * *

Прошло два месяца. Лёд и стужа сковали город. Женщины по утрам заклеивали подмётки модных сапожек лейкопластырем – крест-накрест. Это давало возможность передвигаться на каблуках по обледенелым магаданским тротуарам то с горы, то в гору. Лейкопластыря в аптеках было не достать, а вот валенки лежали во всех магазинах. Но брали только детские размеры – кто это сегодня будет ходить в валенках в городе? Пусть даже и на краю света!

Кит уже несколько дней сидел дома. Врач, молодой парень в белёсых джинсах, которые выглядывали из-под халата, поверил, что у него радикулит, и выписал бюллетень. Даже себе не признался Кит, что просто опять запил. Утешал себя тем, что надо же иногда и отдохнуть.

Он лежал на раскладушке и слушал звуки. Тормозили машины на перекрёстке. Вопил телевизор внизу. Вдруг он услышал знакомое шуршание на площадке, возле своей квартиры.

Он сорвался с раскладушки и распахнул дверь. Молча сгрёб он Надежду, поднял в воздух, прижал к себе. Внёс в квартиру. Потом тихонько поставил на пол. Она вытянулась в струнку и сказала, сияя:

– Дай-ка я тебя поцелую-то…

– Ну вот ещё, нежности какие… – проворчал Кит, но нагнулся. Она обняла его за шею и замерла. Потом чмокнула в щеку и удивилась:

– Колючий-то какой…

Разделась, сняла валенки и пошла проверять по квартире, всё ли как надо.

– А чего ты так выросла?

– Дак на свежем воздухе. И помидоры нам давали. И кварц каждый день.

Она присела, нырнула под рояль и оттуда спросила:

– А чего ты его одеялом-то накрыл? Ему чего – холодно?

– Да. Он у меня тут простудился.

– А… Охрип?

– Ну да.

– Я сейчас тут гуляла возле дома. Боже мой, Ромуальд без шапки, в одних ушах – а не простужается! В такой мороз!

Кит блаженно вздохнул, покрутил головой:

– Без шапки? Вот ужас-то… – И пошёл варить кашу.

Они уже ели из одной тарелки, когда она внимательно посмотрела на