Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

но немало было и тех, которые он добавил как будто только для того, чтобы восхвалять личность Генри Грея. Самыми неудачными были истории, где он цитировал самого себя, очевидно, считая свои реплики невероятно удачными. Так, например, когда Гэй Тализ отменил обед, потому что ему нужно сделать несколько дополнительных отчетов по своей книге «Жена твоего соседа», посвященной сексуальности в Америке, Генри, недолго думая, ответил колкой фразой: «Неприлично занят или занят неприличием?» Что было бы очень остроумно, если бы до него этого не сказала писательница Дороти Паркер.

Где-то через час Генри вернулся наверх и попросил показать, что я отметила в тексте. Я старалась объяснять медленно, смягчая критику и осторожно поясняя, что мне нравилось в тех частях, которые я предлагала сократить. Он возражал. Казалось, это его несколько задевало, но потом он кивнул и начал прислушиваться. Я попыталась аккуратно намекнуть, что если он не будет проявлять такое очевидное внимание к каждому своему удачному высказыванию, его самые удачные шутки заблистают по-новому.

Я молча смотрела на то, как он ходил по комнате, убрав руки в карманы и глядя в пол. Я думала, что он, возможно, раздражен тем, что я сбила его с пьедестала, что с моей стороны было довольно самонадеянно. Но потом он остановился и с усталым, но открытым выражением лица, означавшим согласие, сказал:

– Спасибо тебе, Ева. Как я и думал, мне было необходимо, чтобы это прочитал кто-то еще.

Когда он забрал свою рукопись, я спросила:

– Эти главы еще никто не читал?

Я интуитивно не решалась упомянуть Тилли.

– Нет, – сказал он, встречаясь со мной взглядом. – Обычно это непродуктивно.

25

Возвращаясь домой на велосипеде, я пребывала в полном восторге от того, что смогла так помочь Генри. Это было такое потрясающее ощущение – я могла общаться с ним на одном уровне, он оценил мои мысли насчет его текста так же высоко, как когда-то мысли Тилли. Теперь, зная, что на полке с его любимыми книгами нет ничего из поэзии, я задавалась одним вопросом. Что же изменилось с тех пор, когда они помогали друг другу вычитывать черновики? Это время с такой любовью было описано в первых главах мемуаров Генри. Конечно, это не отменяло того факта, что оба они писатели, однако союз между серьезной поэтессой с тягой к метафорам и журналистом, который пишет тяжеловесные, насыщенные фактами статьи, а в свободное время предпочитает легкую сатирическую прозу, едва ли мог быть простым. Эта пара была настоящим смешением жанров.

Я увидела «Вольво» на дороге к нашему дому и только тогда вспомнила о том, что домой вернулся отец, причем с гостями, и я обещала присоединиться к их ужину в Провинстауне. Окрыленная тем, что смогла помочь Генри, я не стала обращать внимание на взгляд, которым мама смерила мою одежду – рваные джинсовые шорты и старую футболку Дэнни с названием рок-группы «Grateful Dead». На ее сдавленное «Надень что-нибудь поприличнее, пожалуйста» я уже отреагировала. Быстро приняв душ, я надела тонкое платье без рукавов с лямкой на шее, а на ноги – босоножки на каблуке. Я распустила волосы, нанесла тушь и блеск для губ и еще раз посмотрела на себя в зеркало в ванной. Мне нравилось, как я выгляжу. Мне нравилось работать на Генри. Мне не за что было извиняться, мне не нужно было объяснять, почему я ушла с работы в «Ходдер энд Страйк». Если меня спросят об этом, я могу честно сказать, что таким образом смогла вырваться из города, что меня это очень бодрит, а также что я очень ценю возможность работать на Генри.

Судя по всему, мама была довольна моим внешним видом и приподнятым настроением, поэтому она не стала делать никаких резких замечаний о моей нынешней работе и будущих перспективах, пока мы ехали в Провинстаун. Но я заметила, как она поджала губы, когда Барбара Ранкин рассказывала, что ее дочь Лиза только что получила повышение в маркетинговой компании «Янг Энд Рубикам». Разговор сам собой прекратился, когда мы выехали на ту часть трассы 6, с которой открывался широкий вид на берег Провинстауна и на самый дальний край полуострова.

– Вот что мы называем светом Кейпа, – сказала я.

Солнце, сияя невероятным оранжевым светом, тонуло за пилигримским монументом, подсвечивая темно-фиолетовым и розовым оттенками длинные облака, растянувшиеся по всему небу. Это выглядело слишком потрясающе, чтобы быть правдой. Вода в бухте была неспокойна, и на ней то и дело появлялись темно-синие и серебристые блики. Слова, написанные Тилли, были чистейшей правдой – пейзаж, в котором свет, море и небо соединяются в одно и купаются в тепле и выразительных цветах, очень умиротворяет и вдохновляет.

В ресторане «У Пуччи» мама забронировала столик у окна и посадила нас с папой на стулья, стоявшие спиной к окнам, чтобы у гостей был вид на бухту. Я попивала белое вино из бокала, вполуха слушая рассказ о недавней поездке Эда Ранкина на Британские Виргинские острова, по которым он плавал и даже ночевал в лодке.

Когда я, сделав заказ, отдала меню официантке, хостес[16] проводила другую компанию на столик рядом с баром. Тут я сразу же заметила Тилли. Она выглядела величественно в красном шарфе, повязанном на голове в качестве тюрбана, и в длинном зеленом платье из хлопка с огромным, практически с салатную миску, бронзовым украшением на шее. Генри был одет на редкость стильно – в отглаженную рубашку ярко-голубого цвета, в которой он выглядел особенно загорелым и молодым. Они были с Марком Графтом, его любимым напарником по игре в нарды, и с женщиной пугающей худобы. Я предположила, что это жена Марка.

Проследив за направлением моего взгляда, мама повернулась в их сторону.

– О, только взгляните, – сказала она. – Небезызвестный работодатель Евы.

– О-о, который? – спросила Барбара. – Лысый?

Мама отрицательно покачала головой:

– Второй. Не смотри так пристально.

Барбара повернулась ко мне:

– Это же Генри Грей? Я думала, что он гораздо старше, и не ожидала, что он такой привлекательный. Он, конечно, из старой гвардии, но выглядит гораздо моложе меня. И он уже пишет мемуары? Смело.

– Он один из самых молодых в старой гвардии, – сказала я. Я объяснила, что Генри начал работать в «Нью-Йоркере» сразу после того, как окончил Йель в 1955 году, так что он работает там уже более тридцати лет и ему есть о чем рассказать.

– Это только для особенно интересующихся, – возразил Эд. – Ради бога, это всего лишь журнал, а не бизнес, который по-настоящему