Городошники - Татьяна Нелюбина

class="p1">И тем самым затронула больной нерв (хотя хотела только расставить точки над «i»). В нашей комиссии были и «работающие» архитекторы (начальник генплана в Гражданпроекте), и «пишущие» (доктор архитектуры из Москвы – председатель комиссии). Первые яростно защищали архитектуру от науки, вторые доказывали, что без науки ей не жить. Я с интересом прислушивалась к дискуссии. Начальник генплана был убежден, что архитектор – это инженер и должен развиваться в этом направлении. Председатель комиссии уверял, что архитектор – это, прежде всего, ученый и об этом в наше время смешно спорить. Те, кто за «архитектуру», считают, что в науку лезут те, кому «не дано от природы», а те, кто за «науку», свято верят, что только избранным доступны ее просторы.

Я вернулась на кафедру.

– Роза Устиновна, ой, здравствуйте!

– Здравствуйте, Мила.

– Что я вам сейчас расскажу! – Мила сгорала от нетерпения. – Я Славу встретила, помните, Дмитриева? Он так изменился! Он потускнел! Зина Шустова тоже изменилась, но в лучшую сторону! А была такая деревенщина!

Чего, конечно, не скажешь о нашем «крысеночке». Интересно, сколько времени она проводит у зеркала? Сколько времени и терпения нужно, чтобы нарисовать на нижнем веке столько ресниц? Остренькое личико с серыми глазками тщательно пропудрено. Ротик узенький, зубочки меленькие, не знаю, что бы я делала, если бы родилась с таким лицом. Тоже бы, наверное, высоко ценила внутренние качества. Которых у Милы, конечно, в избытке. Я крайне ценю ум, образованность, культурность, целеустремленность… что-то в ее рассказе меня настораживает.

– …сидят, как два голубка, воркуют, воркуют! Я так рада за них! Хоть бы у них все получилось! Все-таки Шустовой уже двадцать шесть!

Итак, кто героиня, я узнала. А вот кто герой? Она нарочно не говорит, или я прослушала?

– Пора уже обзаводиться семьей, детьми. Только кто бы мог подумать, что это будет Гера!

Я скажу тебе с последней

Прямотой:

Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой.

– У вас все в порядке, Роза Устиновна?

– А что, Милочка?

– У вас такой подавленный вид.

Я сказала, что скорее уставший. Сдача, дипломники. По губам меня помажет пустота, строгий кукиш мне покажет нищета. Нет, нет, сначала было не так. Сначала что-то про взмах крыла… нет, еще раньше, что-то про керосин, еще тогда, на этой вонючей кухне, он, кажется, заболевал, больным выглядел, у меня в сумке был аспирин, я всегда с собой ношу на всякий случай… пахло чем-то отвратительным, керосином каким-то.

…сладко пахнет белый керосин. Острый нож да хлеба каравай… Хочешь, примус туго накачай, а не то веревок собери завязать корзину до зари, чтобы нам уехать на вокзал, где бы нас никто не отыскал.

Почему все готовы меня бросить? Муж, любовник… какое гнусное словечко. Какое прекрасное.

Ополоуметь можно от этого, от этой сентиментальной чепухи, от своих представлений, его видений, живет в нереальном мире, придумывает страсти там, где их нет!

– Так я пойду, Роза Устиновна?

– Да, Мила, разумеется, я вас не держу.

Нет, не могу, не могу вспомнить, как было… Мороз, я бежала в институт, он стоял в телефонной будке, мы поднялись на кафедру, его знобило, я думала, у него грипп. Он перенес его на ногах, а в конце зимы свалился. Я приехала его попроведать, без всякой задней мысли приехала.

Привезла маминых пирожков, еще горячих, хотела чайник поставить, спросила, где вода, где плитка.

Он вдруг как-то неловко кинулся ко мне, не добежав, присел на какую-то колченогую табуретку, неуклюжий, нелепый. В глазах – обожание, преклонение, радость, мне стало не по себе.

– Как хорошо, что вы приехали. Я себе места не находил. Думал, чем же я вас обидел.

Я решила, что у него температура, и поэтому он все преувеличивает (и я вместе с ним).

Он жил в большом деревянном доме. Посередине – кухня с побеленной печкой и двумя оконцами во двор. Нет, сначала – сенки, за ними – длинная комната, и из нее выбежали, меня встречать, человек шесть детей. «А мы – Кудряшовы!» Восемь Кудряшовых ютились в одной комнате! Я прошла через кухню и постучала не в ту дверь – мне открыли две дамы (то ли мать с дочерью, то ли сестры). Я извинилась за причиненное беспокойство, обошла печь и нашла еще одну дверь, она вела (когда-то) в просторную горницу. Теперь горница была разделена фанерной перегородкой на гостиную и спаленку. В гостиной – старинный буфет, старинный письменный стол, трюмо, диван. В спаленке – книги, книги, книги и тахта. Многие мои друзья и знакомые жили в таких домах, и мы с мамой жили, пока не получили квартиру, которой я безумно гордилась, и сейчас мне стало казаться, что меня силой вернули в детство, а я оттуда успешно и навсегда вырвалась. Навсегда! Я теперь жила в красивом районе, работала в престижном институте, мне нравилась моя работа, а институтская неустроенность (наш третий этаж и старое здание) была временной. (Правда, разочарования – перманентными.)

Я стараюсь на вещи трезво смотреть. Мне это чаще всего удается, но когда мой заболевший коллега, которого я приехала навестить, невесть что вообразил… Да, я растерялась, став объектом для преклонения, но кому же хочется на пьедестале стоять в кошмарной «избушке-старушке»!.. Сладко пахнет белый керосин.

У меня разболелась голова, я сжала виски пальцами. Он вслед за мной болезненно дернулся, опять неловко кинулся ко мне, но опять, будто о стеклянную стену ударился, неловко присел. Я попросила воды. Он вскочил, спохватился, что ничего мне не предложил, побежал на кухню ставить чайник. Долго не возвращался. Я листала альбом с его рисунками. Я знала, что он прекрасно рисует, Десятов тоже прекрасно рисует, все архитекторы прекрасно рисуют… нет, пишут. Акварелью, пастелью, гуашью – пишут. Кажется, я заснула… Задремала, кажется, я чего-то ждала, ведь что-то должно было произойти… Я очнулась оттого, что затекли ноги, я сидела на диване с поджатыми ногами. Он сидел напротив и рисовал. Пристроился на табуретке и рисовал углем, то есть писал. Углем рисуют или пишут? Я думала, он напоит меня горячим чаем, а он меня увековечивал. Обожествлял. Неужели я его не волную как женщина? Вот что меня задело. Я тогда только полгода проработала в институте, я еще не знала, что они здесь все какие-то ненормальные, ну, или они как раз нормальные, а мы, остальная часть человечества, ненормальные… Я опустила ноги на пол, поправила волосы.

Он закричал: не надо!!! Оставь! Так, так, как было! (А мы тогда еще были на «вы»). Подбежал ко мне (очень ловко на