Городошники - Татьяна Нелюбина

– Практика.

– И большая у тебя практика? – что я несу, куда лезу, он не мальчик, ему двадцать семь, я у него не первая и не последняя. А мне уже… Я такая старая. У меня уже первые морщинки у глаз.

– Большая. Я рисую, наверное, лет с четырех. Правда, мама утверждала, с…

– Я не об этом. Я – о себе.

Он несколько секунд вглядывается в меня. Потом говорит:

– Ты – единственная.

Я?!

Я не девочка, чтобы верить этим сказкам! Я достаточно хорошо к себе отношусь, но не настолько, чтобы поверить, я – единственная. Откуда он знает?!

В ДРИ было пусто. Кроме нас обедала еще одна парочка.

Еще одна парочка.

Пришлось пропустить фразу через себя несколько раз прежде, чем она приобрела свой обычный смысл. Мужчина старательно что-то рассказывал, девушка старательно слушала, но очень хотела есть. «Незаметно» и «изысканно» подцепляла вилкой ломтики и пережевывала, едва двигая челюстями. Делая вид, что не двигает, что ничего не пережевывает.

Это все омерзительно.

Омерзительно, что мы из мяса. Там, где эллину сияла красота, мне из черных дыр зияла срамота, дорогой. А не выпить ли нам «камю», расширяет сосуды. У меня уже желудок сводит от твоего сухого вина, мой дорогой. Так я буду его называть. Мой дорогой. А, моя дорогая? Дорогой, мне бы очень хотелось послушать Рахманинова. Кто же тебе мешает? Пластинка на месте. Ты не понял, дорогой, мне хочется его послушать в консерватории. Что ты, дорогая, я занят, по горло занят, студенты! Курсовые! Конкурсы! Хоздоговор! Аспирантура! На три года в Москве.

На три года!

– Что с аспирантурой? – спросила я, так, для поддержания разговора.

Но мне не удалось получить ответ на свой вопрос – в ДРИ объявились наши студенты.

От них никуда не денешься.

В кои веки выберешься посидеть, а они тут как тут. Что они забыли в ДРИ? Они пока не работники искусств. Работники искусств – если вдуматься в это словосочетание… Чуть ли не под носом у нас уселись Прохор Миронов и Мила Кислова. Я уже запуталась в их отношениях. Прохор – крепкий юноша из рабочего поселка. Мила – столичная (наш город – столица Урала) штучка. В немыслимо короткой юбке и немыслимо высоких сапогах (где такие достают?), а между юбочкой и сапогами – две чуть изогнутые буквой «х» ножки в капроне. А вот и Давыдова, и Шустова, и вся наша группа в полном составе. Нет, Славы Дмитриева не хватает. Упорхнул наш Слава к далеким морям. Следующий семестр мы без него начинаем. Пожалуй, нам пора.

Куда.

Куда нам пора?!

– Дорогие девочки, – торжественно начал Прохор, – долгие зимние каникулы позади, и я, ваш староста…

– И отныне единственный в нашей группе мужчина!

– …рад вас всех видеть в добром здравии.

– Вина закажи!

– «Котнари», пожалуйста.

– Закусочку?

– Естественно.

– А стипы хватит?

– Какая стипа, девочки! Хоздоговорные пропиваем!

– Давайте лучше их проедим!

Я посмотрела на вилку и нож. Чего ими наешь? Вот мура. Пошли бы лучше просто, как люди, в пельменную на Пушкинской. Но Кислухе нужно, как всегда, повыпендриваться. Она вдруг вскричала:

– Ой, смотрите, Славка идет!

Давыдова быстро обернулась, задохнулась от радости, и мне захотелось врезать Кислухе.

– Да я пошутила! – захохотала Кислуха. – Роза Устиновна, ой, здравствуйте, Герман Иванович!

– Приятно вас снова увидеть, – заверила Роза, и они с Германом вышли.

Я заказала водки.

Кислуха поморщилась:

– Какая водка, Зина!

– Какая есть, мне вся по нутру. Московская? Столичная?

Прохор мрачно сказал, что тоже будет пить водку.

– Прохор?! – запищала Кислуха. – Ты что!

– Ничего.

– Но – водка!

– Чего ты хочешь от меня?

– Я?!

– Ты. Мне надоело, понимаешь?! – он встал, резко двинув стулом.

– Со свиданьицем, – сказала я и выпила.

На Давыдову было жутко смотреть.

– Ничего, Люб, переживешь.

– Переживу.

Вот насчет этого я сильно сомневалась.

Даже мне было грустно. Чего-то без Славки не хватало.

Кислуха, вся при параде, захныкала:

– Почему он мне грубит? Что я такого сказала?

Я ей доходчиво объяснила:

– Ты змея. У тебя – жало.

И затянула (шепотом, понятно):

– …по-о-одколо-о-одная-а-а змея-а-а… до-о-огора-а-ай, гори моя лучи-и-ина, до-о-огорю-у-у с тобо-о-ой и я…

В общем, сидели мы как на поминках.

Кислуху развезло, и мы с Прохором повели ее прогуляться. Она начала изливать душу. Вот насчет ее души я сильно сомневалась. А и хрен с ней, душа в конце концов у каждого есть.

– Прохор, мы с тобой, как кони, то один вперед нос высунет, то другой…

– У коней морды, – сказала я, стараясь не поскользнуться.

– Шустова, мне нужно поговорить с ним, а не с тобой, со мной он все понимает, я чувствую, какое влияние на него оказываю… – Гоп, Кислуха чуть не грохнулась, но мы ее удержали. – Разве другая поймет? Нет! Только я! Что ты в другой нашел? Прохор, другая – не та!.. Как ты этого не видишь? Разберешься ли? Я тебя спрашиваю, как друг, только об этом и спрашиваю, только и жду прямого ответа, а ты увиливаешь, не говоришь ничего. Эх ты, как-то странно у тебя все получается.

Мы ее вовремя поймали.

– У тебя получается «по-моёму», с ударением на «ё». Как ты злишься, когда я тебе на это указываю! Ик! (Кислуха икнула.) Ты замыкаешься в себе… заглатываешь, что получаешь от меня, и уползаешь в сторонку, и там, один, без меня, один голый смысл себе оставляешь, независимо от того, кто тебе этот смысл открыл… И в то же время помнишь и понимаешь, что это я тебе открыла. Странно?

Нет, вот честное слово, расхочется пить, когда Кислуху послушаешь.

– С ним, Шустова, все странно, все не так… Вот кому-нибудь говоришь что-нибудь, а тот: «Ой, да, да, а вот у меня!..» И говорит сам, не остановишь. И я чувствую – не понимает, что я хотела сказать… Или глядит восторженно: «Ой, какая ты!..» Просто глядит, это – он, это – я. А с Прохором по-другому. С Прохором…

– Слушай, Прохор, может, мы ее в общежитие сведем?

– Сведите, – позволила Кислуха. – Я чувствую, что веду Прохора, но не чувствую, что он ниже меня. И я думаю, это, действительно, любовь начинается или просто так, очередное увлечение, очередная потребность любить? А потом, что так трогало – лицо, взгляд, голос – все перестанет действовать на меня? Жаль, я уже устала разочаровываться… С Прохором мне все хочется по-другому начать – не играть, не врать, не кокетничать, лучше и чище становиться, и его внимание, привязанность, страх потерять меня, готовность на все решиться… все теперь