Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

угодить? Мне их поначалу попросить хотелось: братцы, пожрать не принесёте?!.. В общем, влюбился во всё это и люблю до сих пор. Муся мудрая женщина, может быть, догадывается, что бывают у меня непрофильные увлечения (сейчас всё реже), но она не знает или не хочет знать… Хотя мы с ней иногда так ругаемся, что до рукоприкладства доходит. Догадайтесь, кто кого бьёт? Шучу, конечно… Морган, белка!

Дог вдруг совершил яростный прыжок к сосне, передними лапами царапал кору ствола и яростно лаял, требуя, чтобы белка немедленно спустилась. Белка не послушалась, стремительно взлетела на самый верх, перелетела на другую сосну, потом на следующую. Выяснилось, что она не одна, верхушки сосен взволновались от беличьей беготни…

– Старый стал. Раньше бы не упустил, – грустно отметил профессор. – Морган, молодец, ко мне! Не ловим мы с тобой мышей… Всё, в этот раз не заблудились, – завершил грибной поход Данила Иванович.

– Маша, смотри, сколько мы грибов набрали, а Зойка говорит, заморозки. Сделайте жюльен, или нет, это долго, просто поджарьте с луком, именно поджарьте, чтобы с корочкой. Как там утка? Мы с Константином Викторовичем пока разомнёмся аперитивом.

– Я за рулём, – попытался возразить Костя.

– Я тоже умею водить машину, – с недоумением отозвался профессор, – но какой руль? Будете ночевать здесь. Что смотрите? Всё, я вас утвердил. Любовь с первого взгляда, стал бы я вас троекратно-то по-русски челомкать… Я вас по радио слушал, а как увидел, так сразу и утвердил. И Морган вас принял, он не каждого так мирно встречает. Когда от соседей таджики-строители заходят, его еле удержишь… Два года я не буду проверять ваши чувства, я не такой подозрительный, как академик. Сразу вижу: наш человек, а не олигархический болванчик, о котором для Зойки Мария Петровна мечтает. Переночуете здесь в барских покоях на втором этаже, на академических перинах и не захотите уезжать, у нас всем места хватит. В этом доме, когда академик был в силе, единовременно проживали до двадцати персон…

– Могу помочь грибы приготовить, быстро, я умею, меня мать научила… – предложил Костя свои услуги.

– Молодой человек, бросьте эти плебейские привычки, вы скоро, не ровён час, барином сделаетесь, графом Николиногорским. Никогда не помогайте женщине готовить. Никогда и ничего! Кроме шашлыка! Будете голодать, умирать, но не смейте делать женскую работу…

Данила Иванович говорил, с любопытством поглядывая, как Костя его слушает.

– Вы знаете, Константин Викторович, что вы на меня чем-то похожи? Вам Зоя не говорила? Только кость шире. Одобряю Зойкин выбор, в вас нет польской крови? А грузинской?

– Нет, только русская, – вдруг почувствовав некоторую ущербность, признался Костя.

– А во мне не только… Потому я и фрукт такой экзотический, ни на кого не похожий…

За разговором, точнее, за монологом профессора прошли на застеклённую прохладную веранду с видом на заросший пруд. Морган прилёг, видимо, на своё обычное место в углу и смотрел на хозяина с глубоким стариковским прискорбием. По собачьим возрастным меркам он был намного старше Данилы Ивановича.

Ломберный столик украшали две рюмки и два блюдца: одно с горкой арахисовых орешков, второе с вялеными маслинами. Профессор поставил на стол бутылку виски. То ли литровую, то ли 0,75.

– Всё не выпьем, но много отопьём, как говорят в народе. Поражаюсь всё-таки, как вы на меня похожи… Давайте за родственный союз, связующий Моцарта и Сальери! Вы – Моцарт, я – Сальери. Каждый на старости лет немного Сальери, а все молодые – Моцарты. Старики завидуют молодости, юнцы так глупо её транжирят… Сразу скажу о радио, слушал вас не раз: и с Зойкой, и без. Видно, точнее слышно, что человек вы хороший, умный, но к дураку попали, я о Лупанове. Однако Бог с ним, и милосердие иногда стучится в их сердца… Вы наверняка хотите спросить: зачем я сам так часто мелькаю в ящике? Мне это надо? Отвечу откровенно: надо. Зачем? Чтобы знали, что я есть. И боялись. Говорю я, конечно, в основном то, что хотят услышать от меня телередакторы, а вот делаю то, чего не хочет никто… Будьте здоровы!

– Ваше здоровье, Данила Иванович!

– Да, в качестве аперитива я виски предпочитаю водке. Все считают, что водка – исконно русский напиток, ан нет, впервые дистилляцией занялись в Польше, в пятнадцатом веке, но этим сомнительным приоритетом я бы не гордился… Я полонист, историк. А что такое история? Это море фактов, подтверждённых и неподтверждённых, из которых составляется картина исторического события. Так скомпонуешь факты и так обоснуешь свою версию, будет одна история, иначе – совсем другая. Что мы и наблюдаем. Но! Но должна же быть объективная, без утайки чего-то сейчас политически неудобного картина? Должна. Где? В научной монографии. Люблю я или не люблю поляков, русских, евреев, немцев, Пилсудского, Тухачевского, Сталина, Гинденбурга, но объективная картина должна быть. Не перечень фактов, не пазлы, а правдивая картина, из них составленная. Для того чтобы её создать, нужно время и деньги, гранты, так их растак, не к ночи будут помянуты. От нашего правительства, не нашего, ото всех беру. Пользуюсь архивами, работаю, сдаю потом наработанное, а монографию-то пишу свою. Конечно, ею потом воспользуются так, потом эдак, но она будет. Вот Карамзин был монархист, так сказать, романовец, потому Рюриковичи у него один хуже другого, особенно Грозный. А что ему стоило тайно создать кроме той истории, которую надо – и я с ним согласен, её надо было тогда писать, – и другую, тайную, правдивую, полную, противоречивую… Не создал.

Этим я занимаюсь. Обнаруживаю настоящие пружины, которые скрыты под морем событий, точнее слов о них… Вот, к примеру, в чём заключается настоящая пружина моего сиюминутного поведения, как вы думаете? Чтобы вам банальности про пазлы рассказывать? Чепуха, это всё вы и без меня знаете. Настоящий мой интерес в том, чтобы с вами ближе познакомиться. И не для того, чтобы принять в семью или не принять! Всё, Зойка выбрала – хотим мы или не хотим, вы – приняты. А в том, чтобы больше вас узнать – один взгляд больше скажет, чем тонны книг. Вот где настоящая пружина! Ведь нам с вами жить. Может показаться, что я вас уму-разуму учу. Поздно учить, надо жить с тем, что есть. Ваше здоровье, за науку! Жаль, что с ней у нас сейчас некоторый ужас. Поверьте, я очень вам сочувствую, Зоя говорила, что ваша научная карьера оборвалась на самом взлёте. Физики стали не нужны, и лирики не нужны, нужны клирики и циники… Да, про ваше радио. Конечно, у вас есть