Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

Данила Иванович уснул.

– Костенька, поможете? – спросила Мария Петровна. – Даниил Янович сегодня очень устал, работал с шести часов утра, у него сейчас срочная работа, израильский грант, исследование о любавических хасидах. Это – Польша и Россия, его историческая территория, он очень эмоционально вживается в материал, всюду ему теперь мерещатся хасиды…

Подсев слегка под профессора, переложив его руку на своё плечо, Костя аккуратно правой рукой подхватил его за талию и приподнял, Зоя вытащила из-под отца гамбсовский стул. Данила Иванович оказался довольно лёгким мужчиной – Зоя комплекцией была в папу, а лицом похожа была на красавицу-бабушку – и Костя под музыку повёл профессора туда, куда указывала Мария Петровна. Идти пришлось довольно долго.

Сколько же у них комнат? Наконец к концу мелодии, наполнившей дом густой чёрной нежностью, довёл-донёс тестя до дивана в его комнате. В огромном доме у него была совсем маленькая спальня. Осторожно переложил профессора на диван. Дог устроился рядом.

– Дальше я сама, – прошептала тёща.

Костя с трудом нашёл дорогу в столовую. Шёл на звук. На дуэт Армстронга с Эллой Фитцджеральд «Summertime». Зои в столовой не было. Костя сел на своё место и быстро съел ещё один бутерброд. Потом уже не спеша налил себе томатного сока в большой бокал. С удовольствием выпил половину. Вылил в рюмку остатки виски, как раз на рюмку и осталось.

«Чёрный вечер» затих, и Костя подумал: «Хорошо бы и мне сейчас где-нибудь прикорнуть. А где Зоя?» Армстронг обволакивал «What a wonderful world»… Зоя стояла в дверях, смотрела на Костю и тихо плакала. От счастья, от стыда? Вот Костя в первый раз увидел, как Зоя плачет. В комнату вошла Мария Петровна, метнула хищный взгляд в сторону Кости и сказала:

– Теперь чай. Зоинька, деточка, принеси всё, что полагается, пожалуйста, и варенья вишнёвого, мне нужно с Константином Викторовичем о многом серьёзно поговорить.

Вылив в себя последнюю рюмку виски и запив её томатным соком, Костя был готов к разговору любой степени серьёзности. Он был поражён тем, как легко завершился скандал. У него дома после ссоры неделями не разговаривали друг с другом.

Из-за стола надо выходить слегка голодным. Почти так и получилось. Костя вышел из-за стола ещё и пьяным.

Чай здесь полагалось пить на веранде. Тёща начала серьёзный разговор с того, что крайне нелестно отозвалась о домработнице, которая сегодня их так подвела, взяв внезапный отгул.

– Люди разбаловались! Я имею в виду эту лярву. Отгул она потребовала! Да в самый неподходящий момент. – Мария Петровна выложила на стол длинную пачку Vogue, достала тонкими пальцами с отличным маникюром тонкую сигарету, щёлкнула элегантной зажигалкой, похожей на миниатюрную флэшку, и затянулась. Мастерски выпустила несколько колечек дыма и продолжила:

– На самом деле у неё роман с укротителем леопардов, который служит семейству Амалхановых, известных бандитов. Не сомневаюсь, что эта сучка сейчас отдаётся ему где-нибудь в вольере… Скоро понесёт от него леопардёнка… Извините, я сегодня из-за неё так настрадалась – злая, как собака, всё из рук валится. У нас в семье с начала тридцатых годов всегда жили люди, но никогда не воровали так, как сейчас. И не хамили. Приходится постоянно чеки проверять, взвешивать продукты, запирать столовое серебро… Раньше народ был работящий, скромный: что скажешь, то и делали тотчас и беспрекословно, а теперь просят денег за каждый чих, да ещё и хамят…

Зоя принесла электрический самовар, потом поднос, на котором были и заварник с ситечком, и варенье в розеточках, и в серебряной тарелочке рафинад, и кусачки… Когда прелюдия чайной церемонии была завершена, Костя приник к стакану в серебряном подстаканнике, а тёща стала расспрашивать о его родных до того колена, которое он помнит. Помнил он что-то только до прадеда с прабабкой… Когда Костя сказал, что деда с бабкой раскулачили и отправили в лагерь, теща кивнула удовлетворённо:

– Это очень хорошо!

– Чего ж хорошего? Чуть не умерли с голода, – удивился Костя.

– Это хорошо, потому что, значит, у вас есть прививка от сталинизма.

– Но в 1932-м их амнистировали, они поселились в Лобне, работали на кирпичном заводе, и больше их не трогали. Дед воевал, пошёл рядовым, а дослужился до капитана. Был тяжёло ранен под Кёнигсбергом и умер вскоре после войны…

Расспрашивала тёща и о Костиных физтеховских учителях. О двух обожаемых им академиках отозвалась вдруг с презрением: «бездарные компиляторы». Вадима Кирилловича Маркина она не ругала, потому что ничего не слышала о таком докторе физико-математических наук. Вспомнила о своём великом отце, который весь тридцать седьмой год провёл здесь, на Николиной горе, ожидая ареста.

– Его не тронули, – тоже с некоторым сожалением сказала тёща, – не посмели, дали Сталинскую премию за стратегические военные разработки. Тиран таким образом заискивал перед талантами.

– Сталин? – уточнил Костя.

– Да. То, что отца не посадили, послужило основанием для страшной клеветы. Запомните раз и навсегда, Пётр Никодимович никогда, запомните, никогда не писал доносов на академиков Кузьминовича и Царёва. – Костя ничего не слышал об этом, но в его несколько помрачённом сознании отложилось именно то, что писал. – Напротив, они писали на него, – продолжала Мария Петровна. – Но посадили их, и правильно сделали… Когда во время войны их выпустили, они начали распространять эту гнусную клевету про отца. Хотя признавали несомненные заслуги Петра Никодимовича в создании ядерного щита… Наиболее плодотворным периодом его научной деятельности были пятидесятые, особенно после того как Никита Сергеевич развенчал вурдалака. Его сейчас недооценивают…

– Сталина?

– Нет, Хрущёва. Это был настоящий самородок. Пётр Никодимович его полюбил и был одним из его ближайших советников, помог в борьбе с палачом и главным приспешником упыря.

– Сталиным?

– Нет, Маленковым. Отец стоял у истоков тех реформ, которые, к сожалению, крайне непоследовательно проводятся сейчас. Брежнев не простил ему этого и приблизил к себе сталиниста Кузьминовича, а отец доживал свои дни здесь, в полуопале. Он же ко всему прочему генерал-полковник, лауреат Сталинской и Ленинской премий, тронуть сталинисты его не посмели, но избрать президентом Академии наук не дали. И что теперь с этой академией? Так ей и надо.

– Стоп, стоп, стоп, простите. Но как же так, – задал Костя нетрезвый вопрос, – академики, которые при Сталине сидели, оказались сталинистами, а ваш не сидевший батюшка, получавший Сталинские премии, – антисталинистом?

– Вы ещё очень молоды, Константин. Вы не знаете, что такое страх. Вы не знаете, что такое интриги в Академии наук, в наркомате вооружений, вы ничего не знаете о коварстве Берии. Когда создаются две конкурирующие, так сказать, лаборатории, на которые работает весь ГУЛАГ. И