Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

сёстры его зацеловывали – спас садист, вырвав из бабьего царства и направив в науку… Показывали детские фотографии, почётные грамоты, дипломы физико-математических олимпиад. Хвастались тем, что о нём однажды при вручении диплома сказал академик Алфёров…

Потом старшая сестра Наташа как бы между прочим стала спрашивать Зою:

– Зой, а Зой, ты… мы тут по-простому, можно с тобой на «ты»?

– Конечно, у нас на работе все, и старые и молодые, все на «ты», я привыкла.

– Зой, а как ты относишься к полякам?

Зоя посмотрела на Костю, который посмотрел на сестру с выражением «ну зачем ты?».

– Как можно относиться к целому народу? Не знаю, с пониманием, наверное…

– А к польским евреям? – обострила вопрос сестра.

Отец закашлялся.

– К каким? – не поняла Зоя.

– Польским, – беспощадно уточнила сестра.

– Я не знаю, что вы, то есть ты… имеете в виду. Мой папа написал большую работу о преследованиях евреев в Польше. Из них следует, что поляки относились к евреям не намного лучше, чем немцы. У него из-за этого испортились отношения с нашими дальними родственниками в Варшаве, он ведь из старинного шляхетского рода…

– Какого? – как будто не расслышала сестра.

Отец прекратил кашлять и сказал отчётливо:

– Доченька, передай, пожалуйста, соли!

– На, пап, – протянула Наташа солонку.

– Я не к тебе обращаюсь, дурында! Зоинька, и хлебушка, пожалуйста.

Зоя протянула отцу хлеб и соль, и в глазах её Костя увидел слёзы. А Наташа встала из-за стола, хотела что-то сказать, но ничего не сказала и вышла.

Зоя тронула Костю за рукав, и он последовал за сестрой. Наташа одевалась в сенях – прихожую они по старинке называли сенями.

– Куда ты, не дури!

– И ты считаешь меня дурой?

– Ну что ты!

– Что я? Я нянчила тебя, а меня называют дурой.

– Дурындой! Батя погорячился, ты тоже разговор затеяла…

– Да недостойна она тебя, я же вижу человека. Что-то еврейское в ней есть.

– У неё бабка грузинка была.

– Грузинка? Ещё хуже. Я чувствую, что не будет тебе с ней счастья. Она тебя выбрала, а не ты её.

Наташа была похожа на отца, и внешне, и характером: быстро вспыхивала, но и остывала тоже быстро.

– Это не так.

– Так. Васька мой тоже считает, что он меня выбрал.

Но я-то точно знаю, что – я.

– Ну вот видишь! И у тебя отличная семья…

– Только я – не она, Костенька. Что я тебе, зла желаю?

Я чувствую! Тебе такая, как Ларка, нужна, она ходить за тобой станет, служить тебе…

– Зоя ходит за мной, служит.

– Это пока.

– Сестричка, ты ревнуешь, ты вбила себе в голову про Ларку, а не знаешь…

– Чего я не знаю? Я всё про неё знаю. Пропадёт твоя невеста.

– Прошу, не порть вечер, возвращайся к столу!

6. Невеста

Его с детства доставали: «Вот растёт для Кости невеста». Ларка ещё в пеленках была, а уже невеста.

Водил её, первоклассницу, в школу, потом новостройка оттяпала четную сторону их деревенской улицы, и Ларисины родители получили отдельную квартиру в большой Лобне, Костя стал видеть Ларку реже. Институтская жизнь отдалила воспоминание о «невесте». Оно оживало, когда Костя встречал её в Лобне, и он не мог не отметить, как она растёт и преображается. В последний раз запомнил её вдруг сильно вытянувшейся, немного неуклюжей, взрослеющей, к самой себе ещё не привыкшей.

Когда Костя уже работал на радио, он встретил её на дне школы, куда его зазвали как именитого выпускника. Давно он её не видел и потому не сразу узнал. Увидев Костю, она – да, вспыхнула. И среди многих стоящих у школы выпускников нельзя было не обратить внимания на этот всполох. Огненное пятнышко.

Уже не девочка, которую можно безнаказанно погладить по голове и спросить: как дела, невеста?

– Привет, невеста, как дела? – всё же спросил Костя и не удержался от восхищённой констатации: – Как же ты выросла.

– Мне уже девятнадцать лет, а всё невеста! – с некоторым укором, даже вызовом сказала она. И за её словами стояло: «Ну и где ты? Ты соображаешь или нет, что такое девятнадцать лет? Видишь, какая я стала?» Да, стала она какой-то угрожающе красивой. Нет, не вульгарной, а этого добра в Лобне развелось много… Про двух пришедших на школьный вечер девиц говорили, что они заработали бабки на свои ботфорты, норковые шубки поверх декольте – на Ленинградском шоссе. Лариса была одета совсем не вызывающе, кричаще скромно: очень обыкновенные сапожки, брючки, курточка, немодная чёлка. Необыкновенным, вызывающим было всё то, что никакой одеждой скрыть было нельзя; кричало то, чем её одарила природа. Кто бы мог подумать…

– Тебя не узнать.

– Я учусь в строительном техникуме, – отрапортовала с некоторым вызовом Лариса.

Техникум в городе был один, и именно строительный. Вторым планом прозвучало: «Ты же знаешь, что парней там больше, чем девчонок, и ты знаешь, какие теперь парни, так что не зевай».

Костя зевать не собирался, мешало только то, что в случае чего на Ларке придётся жениться. В его планы никакая женитьба не входила. Рано ему об этой ерунде думать, а если уж думать, то жениться он будет на москвичке.

– Ну и что мне с тобой делать? – Костин второй план растолкал все остальные и вырвался на первый.

– Всё, – просто ответила Лариса.

– Всё? – не поверил Костя.

– Всё, – согласно кивнула она, – всё, что хочешь.

Костя понял, что она не шутит.

– И что мне за это будет?

– Ничего.

– Ничего?

– Потому что я люблю тебя, Костенька… Вот сказала. Она произнесла это очень легко, как нечто всем хорошо и давно известное, как совершенно нормальное объяснение её такого не очень нормального поведения…

– Где? – хрипнул он несуразный вопрос.

– У меня дома. Ты знаешь, где он.

– Я знаю. – Костя кашлянул. – Мне тут выступить надо на торжественном собрании…

– Выступишь, и пойдём.

Лариса стояла перед ним как будто голая, как будто готовая на всё. И смотрела на него жертвенно покорными глазами.

У Кости пересохло в горле, а ладони стали мокрыми.

– А Сергей Игнатьевич, тётя Надя?.. Как поживают? – спросил Костя, вспомнив про её родителей, и покраснел.

– Папа с мамой в отпуске, к родным уехали во Владимир.

На радиостанции у Кости всякое уже к тому времени бывало, но такого мощного приступа ответственности Костя в себе не помнил. Ответственности, столкнувшейся с полной безответственностью. А главное, такого внезапного предложения не от московской шалавы, а от лобненской «невесты»…

Костя бестолково и путано выступил на торжественном собрании, шепнул удивлённой директрисе, что скоро вернётся, спустился из