За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

покачала головой. Слишком жарко. Может, просто прокатиться и посидеть в парке? Было бы очень мило. Опускались сумерки, изнуряющая духота немного спала, свежий ветерок приносил аромат деревьев на площадях и в парках, перемешанный с запахами конского навоза и бензина. Уинтон назвал тот же, что и в тот далекий памятный вечер, адрес: Найтсбридж-Гейт, – когда стояла прекрасная погода, ночной бриз дул в лицо, а не так, как в этих чертовых такси, – сзади в шею. Они вышли из машины, пересекли Роттен-роу и приблизились к деревьям у оконечности озера Лонг-Уотер. Там они присели бок о бок на два сдвинутых и накрытых сюртуком Уинтона стула. Роса еще не выпала. Тяжелая листва повисла без движения. В теплом воздухе витали сладкие ароматы. На фоне деревьев и травы выделялись другие темные, темнее сумерек, молчаливые пары. Тишина повсюду, если не считать непрерывного шума транспорта. Дым сигары, слетая с губ Уинтона, поднимался в небо ленивыми кольцами. Майор предавался воспоминаниям. Сигара в зубах дрогнула, с нее сорвался длинный столбик пепла. Уинтон машинально вскинул руку, чтобы смахнуть его, – правую руку!

– Какие приятные, теплые, таинственные сумерки, – раздался голос Джип у самого его уха.

Уинтон вздрогнул, будто, очнулся от грез наяву, и, тщательно отряхнув пепел левой рукой, ответил:

– Да, очень мило. Вот только сигара потухла, а я не захватил спички.

Джип взяла отца под руку:

– Эти влюбленные, их темные фигуры, шепот, они придают сцене особое своеобразие. Ты это тоже чувствуешь?

– Безлунная ночь! – пробормотал в ответ Уинтон.

Они снова замолчали. Дуновение ветра взъерошило листья, ночной воздух как будто в один миг наполнился шепотом голосов. Тишину разрезал хохоток девушки: «Ах, Гарри, перестань!»

Джип поднялась:

– Я уже чувствую росу, отец. Может быть, пойдем?

Чтобы не намокла тонкая обувь Джип, они шли по дорожкам и болтали на ходу. Волшебство исчезло. Вечер опять стал обычным лондонским вечером, парк – земельным участком с сухой травой и дорожками, посыпанными гравием, влюбленные – обыкновенными, свободными от работы клерками и продавщицами.

Глава 8

Письма Фьорсена вызывали у Джип долго не проходившую улыбку. Муж писал, что страшно скучает по ней. Ах, если бы она могла быть с ним! И так далее и тому подобное, что почему-то никак не противоречило картинам на редкость приятного времяпровождения. Письма содержали просьбы выслать денег, но старательно избегали отчета о каких-либо конкретных событиях. Джип выкраивала денежные переводы из похудевшего бюджета, ведь это был и ее отпуск тоже, и она могла себе позволить за него заплатить. Она даже нашла магазин, скупавший драгоценности, и не без злорадного торжества отправила мужу все вырученные средства. Ей и Фьорсену их хватило еще на одну неделю.

Однажды вечером она сходила с отцом в «Октагон», где все еще выступала Дафна Глиссе. Вспомнив восхищенный писк девушки в своем саду, Джип на следующий день запиской пригласила Дафну пообедать вместе, а после обеда понежиться в тени деревьев.

Танцовщица с готовностью приняла приглашение. Она приехала бледной и понурой от духоты, но роскошно одетой в шелковое платье из магазина Артура Либерти и соломенную шляпу с опущенными полями. Они пообедали пикальным мясом, мороженым, фруктами, после чего настал черед кофе и сигарет, а также множества леденцов и конфет, разложенных в самой густой тени. Джип сидела в низком плетеном кресле, Дафна – на подушках, брошенных на траву. После вступительных восклицаний она проявила себя большой говоруньей и принялась безо всякого стеснения изливать свою душу. Джип умела слушать и получала удовольствие, какое получает человек, которому исповедуются о другой, не похожей на его собственную, жизни, да еще при этом считают его существом высшего порядка.

– Разумеется, я не задержусь дома дольше необходимого. Вот только негоже входить в жизнь, – это выражение Дафна часто употребляла, – не узнав сначала своего положения. В моей профессии надо держать ухо востро. Разумеется, некоторые думают, что она хуже, чем на самом деле. На отца иногда находит. Вы себе не представляете, миссис Фьорсен, как ужасна обстановка у нас дома. У нас подают на стол старую баранину. Вы понимаете, о чем я говорю? Запах старой баранины в спальне в жаркий день – это тихий ужас. И заниматься негде. Мне хотелось бы иметь студию в каком-нибудь милом местечке: у реки, например, или рядом с вашим домом. Вот было бы здорово! Кстати, я уже начала потихоньку откладывать деньги. Как только наберется двести фунтов, я сбегу. Было бы прелестно вдохновлять художников и музыкантов. Я не хочу быть обычным «номером» и заниматься из года в год одним балетом. Я хочу быть не такой, как все. Моя мать – глупая женщина, которая страшно боится любого риска. Так я ни за что не продвинусь. Нет, с вами так приятно беседовать, миссис Фьорсен, ведь вы достаточно молоды, чтобы понимать мои чувства. Я уверена, что вас не шокирует ни один вопрос. Я хотела бы спросить о мужчинах. Что лучше: выйти замуж или взять себе любовника? Говорят, настоящей артисткой невозможно стать, пока не испытаешь страсть. Но если выйти замуж, то опять начнется старая баранина и, возможно, дети. А если еще и муж плохой попадется… Брр! Но, с другой стороны, я не хочу выглядеть вульгарно. Я терпеть не могу вульгарных людей, просто ненавижу их. Что вы думаете? Это ужасно трудный вопрос, правда?

Джип совершенно серьезно ответила:

– Подобные вещи обычно улаживаются сами собой. Я бы не стала беспокоиться прежде времени.

Мисс Дафна Глиссе уткнула подбородок в кулачок и задумчиво произнесла:

– Да, я тоже так думала. Конечно, можно сделать и так и эдак. Но, знаете ли, я совершенно не ценю невыдающихся мужчин. Мне кажется, что я смогу влюбиться только в по-настоящему выдающегося мужчину. Ведь вы тоже так поступили, не правда ли? Так что вы-то меня точно поймете. Я считаю мистера Фьорсена на удивление выдающимся человеком.

Луч солнца неожиданно коснулся открытой шеи Джип, благополучно погасив противоречивые чувства в душе и готовую вырваться наружу усмешку. Она сохранила серьезное лицо, а Дафна Глиссе продолжила:

– Конечно, если я задам такой вопрос матери, она выйдет из себя, а что сделает отец, вообще невозможно себе представить. Но ведь это важно, не так ли? Можно с самого начала свернуть не в ту сторону, а я действительно хочу преуспеть в жизни. Я обожаю свое занятие и не хочу, чтобы любовь была препятствием: она должна помогать. Граф Росек говорит, что моему танцу не хватает страсти. Интересно, вы тоже так считаете? Вам я поверю.

Джип покачала головой: