Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе

что у нас не должно быть фамилии, только имя или номер, как у автомобиля, и мы должны избавиться от всех формальных титулов, придуманных просто для того, чтобы поставить людей на подобающее им место по отношению друг к другу.

НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ ТЫ

Когда упоминается о том, что большинство людей считают самым тяжким грехом ребенка, о грехе, который получил свое название от еврея Онана, то чаще всего это делается с большой серьезностью тона, с закатыванием глаз к небу и с многословной проповедью на тему извращения — «Горе тому, кто поддастся извращению!» и многое другое в том же духе.

Сексуальные функции до такой степени осквернены моральным отношением, самым грубым в истории мира, что сама их терминология доведена до уровня непристойности даже теми, кто знает об этом больше. Очевидно, что слово не может быть ни подходящим, ни неподходящим.

Только сегодня я нашел в одной книге, работе оптимиста, утверждение, что существует много доказательств морального прогресса, один пример из многих — тот факт, что в работах Людвига Хольберга можно обнаружить бесконечное количество непристойных выражений, даже целые предложения, которые в наше время, к счастью, больше не используются. Когда вещь выражена так наивно и грубо, человек смеется. Но забывают, что на самом деле это точка зрения культурного человека, которая вдруг предстает обнаженной и смехотворной по той самой причине, что она выдвигается с такой твердой уверенностью.

Но к некоторым словам прилагается часть, если не все, детское чувство ужаса, после чего они приобретают звучание, которое мы называем неэстетичным. Такие слова больше не существуют в моем сознании. Я осознаю их эффект и поэтому отбрасываю их, но не из-за самих слов, а потому, что лишаю их бессмысленной силы и эффекта, которые я сам не в состоянии контролировать. Есть и те, кто настаивает на том, чтобы их все равно использовали. Однако я считаю, что такие люди стремятся в основном к тому, чтобы выглядеть шокирующими, и поэтому они точно так же испорчены и больны умом, как и их слушатели. Не надо ни о чем думать! Хорошо, но даже если вы хотите, чтобы вас поняли? Мне кажется, нет смысла добиваться похвалы горстки посвященных, которые все равно не нуждаются в просвещении, только для того, чтобы потом бессмысленно завыть от подавляющего большинства, тех самых, к которым обращен призыв. Мудрый как змея и безобидный как голубь, было написано.

Ни в одном месте Писания, где упоминается имя Онана, он не обвиняется в совершении действия, которое получило свое название от него. Назовем его «безбрачие».

Эти закатившиеся глаза и все эти разговоры об извращениях в связи с «безбрачием» — всего лишь остатки наивной позиции исчезнувшего поколения, которая сохраняется до сих пор, несмотря на то, что ни один взрослый человек не может добросовестно объявить себя невиновным. Мы цепляемся за доктрину извращения как за последний рубеж и будем продолжать повторять чепуху о том, что человек открывает для себя сексуальную жизнь только после того, как другие объяснят ему, что это такое. Некоторые, конечно, получают просвещение от других, но это абсолютно ничего не доказывает, поскольку эти же люди в любом случае сделали бы открытие совершенно самостоятельно в тот самый момент, когда они стали восприимчивы к объяснениям…

С жалким чувством стыда я обнаружил, что в свое время не мог делать то, что могли делать другие. В течение всех последующих лет я позволил себе забыть об этом, позволил этому погрузиться обратно в темноту из уважения к существующему, хотя и непонятному аргументу, что такие вещи относятся к другому времени и поэтому больше меня не касаются. Но времена менялись, и в конце концов для меня стало суровой необходимостью вспомнить то, о чем обычно предпочитают забывать. И я снова вытащил на свет это чувство. Я держал его на виду год за годом, потому что мне было так необходимо его помнить. Глубину моего тогдашнего стыда не под силу постичь и взрослому. Слабое осознание этого можно было бы получить, только если бы можно было открыть голову восьми-десятилетнего мальчика Янте и прочитать написанное в извилинах его мозга. Взросление, которое никогда не приводит человека к желаемому, но которое постоянно является серией эффектов, которые приходят слишком поздно, ярость, отчаяние, о небеса! Человек, который сам прошел через это и знает, что я имею в виду, не стал бы больше бояться ни смерти, ни разрушения, я уверен, если бы его убедили, что освобождение детства висит на волоске!

Тема, которую я намерен обсудить в данный момент, — это не столько само «безбрачие», сколько его прелюдия. Ведь была и прелюдия, годичный период, когда результат был достигнут лишь наполовину. Но мы боролись за то, чтобы он был полным, с безжалостностью, не терпящей никакого вмешательства. Каждый божий день в течение двух лет, с восьмого по десятый год, по дороге домой из школы я уходил чтобы уединиться. Я удалялся далеко от города, иногда на многие мили, пока не находил место, где меня никто не мог увидеть или услышать, и ложился там. После получаса или целого часа насилия наступал спазм, который в течение нескольких секунд был полностью экстатическим, но который никогда не переставал наполнять меня адским страхом перед последствиями. Я кричал и молил о пощаде, но всегда неумолимо следовала серия мучительных болей, которые длились всего минуту. С тряпкой или пучком травы во рту я лежал, свернувшись калачиком, как плод, брыкался и стонал от боли… и продолжал. Ибо я был полон решимости достичь конечной цели — я отказывался сдаваться, я отказывался! Я проклинал и рыдал, но я продолжал. А потом все заканчивалось. Без результата! И ужас, казалось, таился во всем, когда я лежал и рыдал от разочарования и поражения. И так продолжалось каждый день — ведь, возможно, именно в этот день я должен был стать свидетелем своей славы!

Когда я смотрю на это, я вынужден снова превратиться в восьмилетнего ребенка, чтобы понять, что это было, и снова испытываю муки восьмилетнего ребенка. Мальчики этого возраста, затравленные, кровожадной охотничьей компанией учителей и родителей, если их «порок» будет обнаружен! И ребенок, конечно, не более чем доказательство того, что он чего-то хочет и что у него есть огромный запас энергии, которую можно пустить в ход. На мне эта энергия закрепилась крепкой хваткой и гнала меня вперед день за днем, месяцы, годы. Когда, будучи взрослым человеком, я впервые ясно осознал это, одна мысль