Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе

полового созревания мы возводим тяжелые баррикады против жизни, и покидаем их редко, если вообще когда-нибудь покидаем, если в один прекрасный день не встретимся лицом к лицу с собственной жизнью — лежа на Тарпейской скале и услышав вопрос: Отбросишь ли ты ложь или сделаешь прыжок сам?

Я поборол ложь и сбежал с Тарпейской скалы. Такова моя судьба, что я всегда сталкивался с двумя альтернативами и относился к каждой из них с одинаковым ужасом. Жить без лжи или умереть без правды — я не знаю, что хуже. Так было и в ту ночь, когда я стоял на палубе шхуны «Рюрик» у берегов Ньюфаундленда: Я не осмелился прыгнуть в море, и все же мне было страшнее остаться. «Прямы врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». Когда в трезвом уме я осознал это и решил рискнуть последствиями, ощущения, которые я испытал, были похожи на путешествие без света через опасную зону военного времени. Темные корпуса, внезапно появляющиеся в ночи, без ходовых огней и приветствий. Я отправился в путь вслепую, и кто знает, с чем можно столкнуться во мраке? Знает ли хоть один живой человек что-нибудь определенное на этот счет? Когда горизонт исчезает и мы остаемся одни, что мы тогда знаем? А когда мы воображали, что видим горизонт, и было светло, и нас было много, что мы тогда знали?

В то время я чувствовал себя обязанным доказать, что я что-то из себя представляю. Я лежал на спине под законом Янте. Мне предложили выбор — вернее, я сам его сделал — купаться одному, вдали от других мальчиков на пляже за пределами Янте, или встретиться с ними на равных. Быть или не быть — вот в чем был вопрос. Ежедневно в течение двух долгих лет я заставлял себя проходить через такие мучения, о которых не может рассказать ни один среднестатистический полярник. И вот однажды я пришел и стал героем. Смог ли я? Господи, да, так было со мной много-много лет.

Известно, что герои повседневной жизни — самые великие. Характер или воля, как вам больше нравится, — это в высшей степени рациональное выражение неспособности человека отказаться от конкретных действий. Воля, маленький флюгер на носу судна, указывает направление ветра, не более того. Но у штурвала стоит человек, закрывающий лицо, существо, у которого, возможно, вообще нет лица, и это существо у штурвала решило, что судно обогнет мыс Хом.

ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ

Первородный грех — это то, что существует в буквальном смысле, если, конечно, обсуждать вопрос о грехе. Первородный грех — это последовательность пройденных этапов развития, которые мы должны пройти и оставить позади себя. Если бы нам удалось как-то объективно рассмотреть эти этапы развития, то оказалось бы, что они отслаиваются, как кожа змеи. Но богословы краснеют, когда слышат о биологическом и правильно выведенном первородном грехе, который отживает свой срок и умирает естественной смертью. Нет, грех — это дитя, природа и развитие. Как следствие глупой теологической конструкции первородного греха, ребенок подвергается нападкам и жестокому обращению просто потому, что он ребенок — и из этих нападок создается хаос в жизненном восхождении, сознание греха, вовлеченного в дела, которые здоровый человек, если бы был предоставлен самому себе, просто перерос бы. Но цель была достигнута. Первородный грех и ужас были сохранены к радости святой церкви в целом.

АТТЕСТАЦИЯ

Когда я вспоминаю о мальчике, которого звали Эспен Арнакке и в моих ушах звучит фраза «счастливое детство», меня охватывает желание свести счеты с жизнью. Мальчик был загнан в угол. Возможно, он «заслужил» это, но, так или иначе, он был там. Он враждовал со своей семьей. Он боролся со своим собственным развитием, решив соединить прошлое с настоящим и будущим. Пять или шесть часов в день он проводил в школе, где приобретал знания как полезные, так и бесполезные, иногда даже вредные. Он был глубоко вовлечен в отношения с учителями. Ему приходилось работать по четыре часа в день в качестве мальчика на побегушках. Воспитание вскоре сделало его клептоманом, или вором, как вам угодно. Только в этом направлении он работал почти до смерти. Нормальный процесс его развития был прерван, и он погнал себя вперед к сексуальному равенству, как я его только что описал. Он много читал, в основном зоологию. Не существовало ни одного насекомого, неизвестного Эспену. И, несмотря на все это, он находил необходимым культивировать в себе не угасающую ненависть, то к одному человеку, то к другому, и не было ни одного, которого бы он не замечал.

Я считаю, что это обычное детское явление, которое варьируется в зависимости от конкретного ребенка, но в целом дает один и тот же эффект в каждом случае. Вдобавок к этому, школа и родители добавляют свои нападки. Школа избавляет ребенка от «плохих привычек», согласно ее собственному убеждению, но ее единственный успех заключается в том, что эти привычки остаются на всю жизнь. А родители доводят каждую глупую страсть ребенка до точки кипения, проповедуя детям свои права собственности и размахивая скипетром власти. В газете, лежащей на столе, вы найдете статью под заголовком: «Как долго мы можем претендовать на наших детей?». На самом деле, мы вообще не можем претендовать на своих детей; они нам не принадлежат и никогда не принадлежали. И ребенок, по-своему, понимает это. Его сердце — вулкан бунта задолго, задолго до того, как об этом догадаются старшие.

Ребенок, который на шаг опережает свое нормальное развитие, оказывается в худшем положении, чем раньше. Став более зрелым, он теперь стоит бок о бок с теми, кому завидует. Но он по-прежнему видит других выше себя. Он с ненавистью смотрит на это новое звено в цепи роста; он не в состоянии приспособиться к нему. Он сам стал бы частью этого последующего поколения. Он уже вышел за пределы своих возможностей, но он снова идет вперед, разочарованный и ненавидящий, в поисках новой цели.

Суть и смысл детства заключалась в следующем: Вперед к равенству — и всегда раньше, чем это предусмотрено природой.

Но в конце концов у меня появилось подтверждение, которого я с нетерпением ожидал, и, возможно, в течение года, предшествовавшего этому, я был довольно спокоен. Теперь, слава Богу, конец всему этому был уже близок! Камнем преткновения для нас было то, что детство определенно завершается при выпуске из школы. Выпускник становится взрослым и,