Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе

В школе нам недвусмысленно объясняли, что значит окончание обучения, и объясняли, как мы должны к этому относиться. Я совершенно не знаю, о чем они говорили хотя катехизис мы выучили наизусть. Но я не хотел слушать такую ерунду, которая была противоестественна жизни, как она мне представлялась. Поэтому я был немало удивлен тем, что говорил священник, полагая, однако, что это обычные фокусы, которые люди используют, чтобы сделать жизнь сложнее, чем она есть, и которые мы вынуждены слушать. Это было все равно, что лить воду на спину утке. Нас это нисколько не раздражало; мы только смеялись над священником, говорящим нам такие вещи, и знали, что лучше не принимать их всерьез. Дома они были мудрее; после церемонии всегда находился кто-то, кто вставал, чтобы поприветствовать бедного парня в кругу старших и со слезами на глазах рассказывал об ушедшем детстве.

На следующий день последовала реакция. Тогда Янте смеялся над нами и над нашей одеждой. А на следующий день, когда мы пошли на работу в магазин или куда бы то ни было, мы оказались самыми младшими, маленькими мальчиками, над которыми издевались и били, а над нами возвышался огромный крепыш, такой же мальчик, как и мы, только на полгода старше, но, следовательно, по крайней мере, не самый младший. Мы были наказаны за наш возраст в большей степени, чем когда-либо прежде; мы плакали тайком, судорожно цеплялись за мертвую иллюзию и — не здоровались с мальчиками, которые еще не закончили школу!

Но не было никого, кто бы соизволил поздороваться с нами. Мы были вытеснены из всего, что до этого доставляло нам удовольствие, оставили наши детские радости, но не нашли ничего, что могло бы занять их место.

Через несколько месяцев у меня появилась привычка сидеть в одиночестве темным вечером, чаще дома, если в доме никого не было, или в лесу, в сарае, или в каком-нибудь еще более подходящем месте. Я просто тихо сидел в одиночестве, иногда часами напролет. Я был апатичен, я устал. Я проиграл, мир был бесполезен.

Я был вялым и медлительным, как ленивец, и отупел умом. Когда я слышал от других, что я глупец, я в душе плакал, ибо знал, что это правда. Я был не в состоянии разобраться в самых простых проблемах. Меня ругали, и мое чувство стыда усиливалось; от этого я становился еще глупее и еще невозможнее. Моя надежда на равенство постепенно угасала: Все было напрасно, все, что я сам сделал. И аттестация, мое официальное посвящение в мужское сословие, была лишь ловушкой, которая теперь держала меня в плену. Я сдался, полностью капитулировал.

А потом возник вопрос о «безбрачии». Раньше, как вы понимаете, это было честью, победой. Теперь же он обрушился на меня лавиной стыда. Это было не для мужчин. Теперь, когда я выпустился, это было бы просто невозможно. Я больше не был маленьким мальчиком. У взрослого парня должны были быть девочки. И вот борьба перешла на новый, еще более пагубный уровень. Теперь остро стоял вопрос: Покажи свою мужественность, или дьявол тебя заберет!

Как и все те, кто шел до нас, мы сами должны были вступить в эту борьбу. Но теперь, конечно, проблема не была сугубо личной. На этот раз нужно было учитывать внешнюю фазу — девочек; и они смеялись над нами.

Но успех, в свое время, приходит ко всем домой, в Янте, после того, как пройдут годы и успокоятся духи. В сердцах людей Янте зарыт ловкий коготь; мало кому удается избежать завоеваний, а завоевав, они продолжают выставлять свои завоевания напоказ — жена, дети сами приближаются к совершеннолетию. Что же было во всем этом? Задумывались ли они об этом, трогало ли это их до сих пор, тех мужчин, которые проходили мимо нашей двери, когда раздавался заводской свисток?

Четырнадцатилетний парень проиграл. Он должен был продолжать борьбу. Но он был измотан и превратился в посмешище. Он больше не был способен сражаться, хотя другой цели он не видел. Он спрятал себя и свои фантазии подальше, не выходя за пределы своих низменных желаний. Все было похоже на повторение. До восемнадцати лет перед ним все время возвышалась более крутая вершина, чем та, что стояла перед ним до его выпуска из школы. Его поражение было невыносимым. Я бежал в грязные пещеры мечтательной жизни. Там не было ни границ, ни ограничений, там исполнялись все желания, которые лежали далеко за пределами нормальных целей. С этого момента мое желание перестало быть стремлением к простому равенству. Тупое, неэффективное существо, которым я стал, больше не стремилось занять место рядом с другими, как это делал мальчик, которым он когда-то был…

Теперь он требовал быть намного значительнее, чем все остальные.

Но он уже не верил, что когда-нибудь достигнет успеха, хотя бы отдаленно приближающегося к их уровню.

Трансформация была завершена в короткий промежуток времени; на это потребовалось не более нескольких месяцев, возможно, даже недель. Через несколько дней после аттестации некий человек в совершенно невинной беседе случайно заметил: «Когда ты вырастешь…».

Я уже не в первый раз слышал эту мысль, и бомба взорвалась. Я налетел на мужчину, как бешеная собака. Застигнутый врасплох, вероятно, ничего не понимая, он сбил меня с ног. Я снова налетел на него, снова растянулся во весь рост от удара его кулака, но все равно повторял свою атаку, пока в конце концов не оказался на земле, кипя от ярости, но на этот раз не в силах подняться. Такова была реализация, после долгих лет сильного желания.

Я стал вялым. Аттестация — это решительное нападение Янте на отдельного человека, который, будучи повален, больше не поднимается. Аттестация — это всего лишь ратификация Закона Янте.

Но часто я нахожу себя вынужденным думать следующим образом: Что бы Янте делал со своими детьми, если бы не такие фиксированные моменты, как крещение, школа, аттестация — и как бы он мог прожить жизнь без брака и официального погребения? Янте, слепо придерживающийся формализма, возможно, слышал о некрещеных, не аттестованных детях, но его больше всего волнует, как они получили свои имена! Что, можно просто дать им имя, не более того, как собаке, и пусть себе ходят ни к чему не принадлежа? Неужели это действительно собственные дети? Кажется, что вселенная находится на грани краха. Я помню насмешливую улыбку дяди Фредерика, когда когда кто-то упоминал, что есть дети, которые никогда не были крещены. Дядя Фредерик отнюдь