Истеричка - Соня Дивицкая

– Все другое! Все другое!

Она пришла в себя после бани, после нашей русской бани, из которой мы прыгали прямо в речку. Поля, березки, тишина, пеструшки, хризантемки… – все это ее успокоило. И как только Мэри восстановилась, мы сразу услышали страшный вопрос:

– А вы нашли мой пятый том Вальтера Скотта?

А мы нашли! А мы нашли! Пятый том Вальтера Скотта все эти годы лежал на кухне у нашей добренькой мамочки на полке с кулинарными книгами. Она не заострялась – лежит себе и лежит.

Советский пломбир

Всю жизнь Любовь Петровна просидела в холодильнике. Разумеется, это был не простой домашний холодильник, она бы туда со своими кубанскими габаритами и не влезла, это был промышленный холодильник-склад. Лежали в этом холодильнике три тонны пломбира, и холодильник тот был на хозяйстве у комбината мороженого «Кубань-холод».

Любовь Петровна работала в холодильнике лет двадцать, из-за этого по ночам ей снился пломбир. Закрывала она глаза и видела конвейерную ленту, а на ней стаканчики, стаканчики, стаканчики бегут, и брикеты, брикеты, брикеты с вафлями обливаются глазурью. И так почти каждую ночь.

Иногда Любовь Петровна вскакивала с кровати и шлепала на кухню к банке помидоров. Дюже сладкие были сны, хотелось перебить солененьким. Но от мороженца ее не воротило, дома она его не ела, а на работе нет-нет возьмет и слопает какую-нибудь некондицию.

В этом холодильнике всегда было минус восемнадцать, заходить туда полагалось в ватной фуфайке и в теплых сапогах. Но это если надолго. А если на минутку-две, Любовь Петровна не одевалась. Прошмыгнет в одном халате, глянет, что там у нее на остаточках – и назад в каптерку. Ни разу не простудилась. Здоровьице у нее было крепкое, кубанское. И даже Славик-грузчик, хлопец молодой и шустрый, ей частенько говорил:

– Шо вы мне ноете за свое сердце? Вас, Любовь Петровна, об дорогу не разобьешь.

– Ой, Славик, и не поверишь, – она любила покряхтеть. – В субботу чуть инфаркт не случился. Поехали мы на море с палатками…

– В ваши годы? С палатками! Когда вы уже прекратите свою экономию?

Она рассматривала в зеркало свежую химическую завивку и немножко приглаживала на макушке.

– Да… Жарковато было, жарковато… Вот меня и прихватило.

– Шашлыки то жарили? – по-кошачьему улыбался Славик.

– Жарили.

– Обожрались опять, наверно?

– Два шампурика… Грамм по триста… – Любовь Петровна виновато опускала глаза. – С пирожками.

– И водочки…

– Ой, было, было…

– Пивком не шлифовали?

– Немножко, – она засмущалась. – Один стаканчик.

– И от жары вам стало плохо.

– Ой, плохо! Мой аж скорую вызывать собрался. «Люба, не умирай! Люба, я за руль не сяду, дотерпи до хаты».

– Жара, все жара… – посмеивался Славик. – Сорок два сегодня обещали.

Так оно и было в тот страшный день. В холодильнике -18 – на улице +42.

В самый разгар горячего кубанского лета Любовь Петровна катилась по раскаленному асфальту колобком, подтягивая шлепанцы, чтоб не соскочили. Подошвы клеились к расплавленной смоле, и за Любовь Петровной оставались четкие следы тяжелых ножек: круглый нос и каблучок, круглый нос и каблучок…

На комбинате мороженого был обеденный перерыв. Все попрятались: кто в столовую, кто в каптерки. Девчонки из цеха жарили вафельные стаканчики на сливочном масле, а Любовь Петровна бежала в холодильник, укрываясь от пекла пачкой накладных.

Она вошла за тяжелую железную дверь без всякого ватника и там, в холоде и полумраке, достала из кармана… Ох! Что она достала… Любовь Петровна достала из кармана детские резиновые прыгалки. Да, обычную скакалку она вытащила и – гоп, гоп, гоп! – запрыгала через веревочку.

Уже целый месяц она прыгала на скакалке во время обеденного перерыва. Прыгала и не обедала. И, более того, не ужинала. Только завтракала ячменным зернышком и брала с собой на перекус пару яблок. И никто об этом не знал, только Славик-грузчик. Он ее и приучил к большому спорту.

Обедали они как-то копченой грудиночкой, думали-думали, как Любовь Петровне побыстрее согнать килограммов хотя бы двадцать, и Славик вспомнил юношескую секцию по боксу.

– Скакалка, Любовь Петровна, – самый дешевый тренажер. За три рубля купила, положила в сумочку – и давай. Все боксеры так тренируются. Только никакой грудинки! За сало забудьте!

На дешевизну Любовь Петровна повелась. Обрадовалась сначала:

– А то чего ж я бегаю к соседке? Она всему району клипсы на ухо ставит. Чтоб аппетит послабже. То ж я и смотрю, что ж она сама-то со своими клипсами центнер весит? А берет пятьсот рублей за штуку! И каждую неделю к ней ходи…

Любовь Петровна запрыгала. Да так резво… Сто раз отсчитает – отдохнет, еще сотню напрыгает – подышит. Чудное было зрелище: щеки, попа и грудь подпрыгивали вместе с Любовь Петровной, но прищемлялись чуть позже. Славик хохотал поначалу, но секрет никому не выдавал. Откроет дверь, сунет нос в холодильник и спрашивает:

– Ну что, Любовь Петровна, сколько сегодня напрыгала? Пять минут? Маловато. Дожимай до десяти.

– Как дожимать-то, Славик? – задыхалась Любовь Петровна. – Сил нет!

– Вот как пирожки ела, так и дожимай.

– У меня же ж возраст…

– Да шо вы мне за возраст!

– А ты-то сам попробуй!

– Да шо вы мне «попробуй»! Чи я вам Хиддинг? Дожимай, Любовь Петровна, дожимай!

Так и дожала за месяц до тридцати минут на скакалке.

В тот памятный паленый день Любовь Петровна отпрыгала половину нормы. Вспотела в холодильнике! Что ей были эти -18? Еще лучше для темпа. Она заметила, что сегодня ей скачется легче, и ножки не так сильно болят, как в первые дни, и весы показали -15 килограммов. За месяц!

Любовь Петровна решила поднажать еще и снова взяла скакалку. Когда она прыгала, на склад зашел Славик-грузчик. Как всегда, подбодрил:

– Не стынь, Любовь Петровна, не стынь! Куда накладные задевала?

– Вон на ящиках, – она кивнула, не сбавляя оборотов. – Ты обедал, Славик?

– Не отвлекайтесь, Любовь Петровна. Не мечтайте за жратву!

– Ты б хоть обулся! – пыхтела Любовь Петровна. – Что ж ты в шлепках?

– Да ладно, – Славик протянул, как всегда, немножко в нос. – Да ладно. Быстрее буду бегать.

Он накинул на голые плечи телогрейку, взял накладные и пошел по стеллажам собирать заказ для маленького магазина «Кубань-ларек». А Любовь Петровна прыгала.

Она выходила на финиш, когда у нее зазвонил телефон. Любовь Петровна взглянула на входящий, отдышалась немножко и шепотом ответила:

– Да…

И еще раз погромче, с готовностью к присяге:

– Да!

И еще решительнее, со злостью:

– Да! Еду!

Смотала прыгалки – и бегом на проходную. Раньше она выходила через вертушку боком, но в тот тяжелый день спокойно проскочила по ширине.

У ворот комбината «Кубань-холод» она взяла такси и в машине позвонила, чтобы еще раз уточнить:

– Там он?

– Там, – ей сказали. – Там.

Оглядывая забитую дорогу, она прикинула, за сколько доберется из промзоны – от электростанции «Кубань-тепло» до автоцентра «Кубань-Мерседес».

– Минут через пятнадцать буду! – она пообещала в трубку, чуть повизгивая в конце фразы.

Любовь Петровна проезжала оптовые базы и автоматически читала знакомые вывески: «Кубань-овощи», «Кубань-фрукты», «Кубань-цемент», «Кубань-абсент», «Кубань-зерно», «Кубань-бройлер»… Она ждала, когда водитель вывернет в город к банку «Кубань-кредит». В глазах рябило, голова кружилась, но нет, не вывески ее беспокоили. На Кубани все вывески одинаковые, народ, к пустым фантазиям не склонный, все называет просто – «Кубань». Даже сыр французский с белой плесенью казаки окрестили по-своему: «Кубань-плезир». Так что вывески тут были ни при чём. Голова у Любовь Петровны закружилась по другому поводу. Она боялась не успеть. И успеть тоже боялась. Целый месяц она готовилась поймать с поличным своего мужа на квартире у любовницы, и вот сегодня агентура подала сигнал.

Зачем ей это было нужно? Тащиться по жаре? Ловить родного мужа за невинным развлечением? К чему такие глупости? Абсолютно ни к чему. Она и сама говорила Славику-грузчику: «Лучше б я не знала ничего. Уж как спала спокойно, как спала… А то ж узнала – в душе все всколыхнулось. Все всколыхнулось разом!»

Сгубило, как всегда, пустое любопытство. Месяц назад пришла Любовь Петровна на работу, а Славик ей и говорит:

– Ну наконец-то! Я не пойму, вы с Тлюстенхабля, что ли, добирались? У нас ревизия!

– Ох, что ж мне делать? – испугалась Любовь Петровна. – У меня ж