День города - Надежда Лидваль

– Сколько часов лететь?

– Не знаю даже… Часов двадцать, если… in total[62].

– Понятно.

– Да. Вот так…

– Ну ладно тогда…

– Катя.

– Что?

– Катя, я знаю, что глупо просить прощения…

– Вот и не надо.

– Но я не могу уехать без этого. Я должен хотя бы попытаться…

– Слушай, давай не будем. Ты ничего уже не исправишь.

– Прости меня, Катя. Прости, прости, прости.

– Нет.

– Я не знаю, что со мной случилось. Сам не понимаю. Я тоже испугался. Со мной правда иногда так бывает. Я себя не контролирую. У меня правда проблемы. Я знаю: это не оправдание. Но я, наверное, болен. Я долго ходил к врачу, к… как его… a shrink[63]. Который лечит голову. И снова пойду. Я все сделаю, чтобы этого больше не повторилось. Клянусь, Катя.

– Да делай что хочешь.

– Ты не понимаешь. Я долго пил лекарства для… для ментального здоровья. Я с детства страдаю anxiety[64]. Это из-за моего отца. Ты не представляешь, что это за человек. Он монстр. Он превратил мою жизнь в ад. Я правда не понимаю, что происходит. Таблетки больше не помогают. Мне нужно новое лекарство. Я схожу к врачу. Обещаю. Я исправлюсь, Катя.

Катя стояла, спрятав руки в карманы куртки, и смотрела на табло вылетов и прилетов, на чей-то чемодан с единорогами, на вывеску кафе – лишь бы не смотреть на Нейтана.

– Ты мне не веришь.

– Я не то чтобы не верю. Мне просто все равно.

– Ну хочешь, я встану на колени?

– Не хочу.

Нейтан снял рюкзак и опустился сначала на одно колено, потом на другое и молитвенно сложил ладони, а между ними был зажат его синий паспорт. На них начали оборачиваться люди.

– Перестань. На нас все смотрят.

– И пусть. Мне все равно. Я не стесняюсь своих чувств.

– Я зато стесняюсь.

– Прости меня, Катя. Прости, прости, прости.

– Если скажу, что прощаю, ты от меня отстанешь?

– Обещаю. Слово скаута.

– Ладно. Ты прощен. Вставай. Иди на посадку. Пока.

Нейтан бодро вскочил на ноги, а Катя повернулась к выходу.

– Катя!

– Ну что еще?

– Последняя вещь. Подожди.

Покопавшись в рюкзаке, он извлек из него большой коричневый конверт.

– Вот. Возьми. Пожалуйста.

– Что это?

– Там… документы на визу невесты.

– Ты издеваешься?

– Я их привез вместе с кольцом, хотел устроить сюрприз. Там мои финансовые документы, выписка со счета, заявление и еще…

– Не надо. Забери. – Катя протянула ему конверт.

– Катя, пожалуйста. Оставь их себе. Даже если никак не используешь. Мы, скорее всего, больше не увидимся, и это моя вина, и я ненавижу себя за это. Но пусть хотя бы этот конверт напоминает о том, что я приехал не для того, чтобы все испортить. Я приехал сделать тебе предложение и пригласить тебя в Америку, чтобы там мы поженились. Я все еще тебя люблю. Если хочешь, сожги эти бумаги, но только не выбрасывай просто так, пожалуйста, потому что там личная информация. Лучше сожги. Но не отдавай их мне. Это слишком больно. И прости меня.

Женский голос объявил, что посадка на самолет до Москвы в самом разгаре и лучше бы пассажирам поторопиться. Нейтан обреченно вздохнул и направился вглубь зала, за перегородку под вывеской «Зона контроля». У стойки, где женщина проверяла посадочные, он обернулся и помахал, но Кати уже не было.

Катя сидела на остановке и, пока ждала автобус, рассматривала внутренности конверта. Всякие таблички с цифрами, выписка со счета с семизначными суммами, анкета на тринадцати листах, еще бумажки, еще листочки и – вдруг – письма. Десятки цветных ксерокопий. Их с Нейтаном переписка за весь год знакомства в хронологическом порядке. Бо́льшая часть написана от руки: Катины разъединенные, почти печатные буквы чередовались с гладкими, единой вязью выведенными словами Нейтана. Им нравилось отправлять друг другу «живые» письма: тепло руки, водившей чернилами по бумаге, доходило в запечатанном конверте почти нетронутым. Настоящие письма Нейтана – их оригиналы – хранились у Кати в особой жестяной коробке, но он, видимо, снимал копии, перед тем как отправить их почтой, так что получился непрерывный диалог – Он, Она, Он, Она, Он… Живые письма шли долго, недели две-три, и в перерывах Катя и Нейтан переписывались по электронной почте, и эти послания тоже там были; они смотрелись бедно и блекло на фоне человеческого почерка, но и среди них попадались тексты на несколько страниц, и каждый оканчивался подписью: «Love you» или «С любовью». За письмами следовали фотографии, целая стопка глянцевых снимков. Вот они год назад, еще думают, что только друзья. А вот недавнее фото. Они целуются, и Катя держит перед собой ладонь, растопырив пальцы, показывая камере помолвочное кольцо. Уже сидя в автобусе, Катя залезла в карман джинсов, выудила то самое кольцо и принялась его рассматривать, пытаясь объяснить самой себе, почему его не вернула. Вскоре она заметила, что сбоку на нее пялится подозрительный мужик, и снова спрятала кольцо в карман и всю оставшуюся дорогу смотрела в окно.

32

Скоморохи с напомаженными щеками, пони с длинными ресницами, сахарная вата, краснолицые казаки, мужчины в камуфляже, мальчики в тельняшках, ряженые гренадеры, попкорн, бесплатные блины, шарики с эмблемой мясокомбината, детский хор, полицейские, юные барабанщицы, гармонист в косоворотке, флажки и флаги, машины «скорой помощи», ростовые куклы – жирафы, снеговики, медведи, эскимо, еж, – разрисованные дети. У города был день рождения.

– Папа, а когда мы пойдем есть наггетсы?

– После сожжения.

– А давай до?

– Сына, ну ты же видел, сколько там народу. Успеем. Вот посмотрим, как сжигают бунтовщика, возмутителя нашего с тобой спокойствия и посягателя на незыблемые традиции и порядки наших предков, а потом – есть наггетсы.

– Ну па-а-а-ап…

Хавьер все-таки потерял Наташу. Они сперва шли по мосту в толпе горожан, среди воздушных шаров, поролоновых рук, флажков и весело гудящих машин, навстречу неясной музыке. Тротуар был узкий, и они двигались друг за другом, но в какой-то момент между Хавьером и Наташей вклинились люди. Он оказался впереди, а она отстала. Хавьер часто оборачивался, то выцепляя взглядом копну пушистых светлых волос, то теряя ее из виду. Когда мост кончился, он огляделся – а Наташи нигде нет. Стоять и спокойно озираться было невозможно, потому что толпа все ползла вперед и Хавьер невольно полз вместе с ней.

Примерно через два здания его выдернули из общей массы на пятачок с фонтаном. Синий кролик всучил ему стопку табличек с цифрами и усадил на стул рядом с другими